Неточные совпадения
Каждый
день прощаюсь я с здешними берегами, поверяю свои впечатления, как скупой поверяет втихомолку каждый спрятанный грош. Дешевы мои наблюдения, немного выношу я отсюда, может быть отчасти и потому, что
ехал не сюда, что тороплюсь все дальше. Я даже боюсь слишком вглядываться, чтоб не осталось сору в памяти. Я охотно расстаюсь с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, что образ современного англичанина долго будет мешать другим образам…
Молчит приказчик: купец, точно, с гривной давал. Да как же барин-то узнал? ведь он не видел купца! Решено было, что приказчик
поедет в город на той неделе и там покончит
дело.
«Боже мой! кто это выдумал путешествия? — невольно с горестью воскликнул я, —
едешь четвертый месяц, только и видишь серое небо и качку!» Кто-то засмеялся. «Ах, это вы!» — сказал я, увидя, что в каюте стоит, держась рукой за потолок, самый высокий из моих товарищей, К. И. Лосев. «Да право! — продолжал я, — где же это синее море, голубое небо да теплота, птицы какие-то да рыбы, которых, говорят, видно на самом
дне?» На ропот мой как тут явился и дед.
А
дело было просто: мы
ехали впереди, а они сзади; птицы улетали, как только приближался наш карт, так что второй не заставал их на месте.
Голландский доктор настаивал, чтоб мы непременно посетили его на другой
день, и объявил, что сам
поедет проводить нас миль за десять и завезет в гости к приятелю своему, фермеру.
Мы
ехали песками по речному
дну, по которому местами росла трава.
На другой
день утром мы
поехали обратно.
Кучера, несмотря на водку, решительно объявили, что
день чересчур жарок и дальше
ехать кругом всей горы нет возможности. Что с ними делать: браниться? — не поможет. Заводить процесс за десять шиллингов — выиграешь только десять шиллингов, а кругом Льва все-таки не
поедешь. Мы велели той же дорогой
ехать домой.
Тучи в этот
день были еще гуще и непроницаемее. Отцу Аввакуму надо было
ехать назад. С сокрушенным сердцем сел он в карету Вандика и выехал, не видав Столовой горы. «Это меня за что-нибудь Бог наказал!» — сказал он, уезжая. Едва прошел час-полтора, я был в ботаническом саду, как вдруг вижу...
Дня три я не сходил на берег: нездоровилось и не влекло туда, не веяло свежестью и привольем. Наконец, на четвертый
день, мы с Посьетом
поехали на шлюпке, сначала вдоль китайского квартала, состоящего из двух частей народонаселения: одна часть живет на лодках, другая в домишках, которые все сбиты в кучу и лепятся на самом берегу, а иные утверждены на сваях, на воде.
Сегодня с утра движение и сборы на фрегате: затеяли свезти на берег команду. Офицеры тоже захотели провести там
день, обедать и пить чай. «Где же это они будут обедать? — думал я, — ведь там ни стульев, ни столов», и не знал,
ехать или нет; но и оставаться почти одному на фрегате тоже невесело.
На другой
день, 8-го числа, явились опять, попробовали, по обыкновению, настоять на угощении завтраком, также на том, чтоб
ехать на их шлюпках, но напрасно. Им очень хотелось настоять на этом, конечно затем, чтоб показать народу, что мы не
едем сами, а нас везут, словом, что чужие в Японии воли не имеют.
Весь
день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они
поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем
дело, в надежде, что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
Я не мог выдержать, отвернулся от них и кое-как справился с неистовым желанием захохотать. Фарсеры! Как хитро: приехали попытаться замедлить, просили десять
дней срока, когда уже ответ был прислан. Бумага состояла, по обыкновению, всего из шести или семи строк. «Четверо полномочных, groote herren, важные сановники, — сказано было в ней, —
едут из Едо для свидания и переговоров с адмиралом».
Адмирал не взял на себя труда догадываться, зачем это, тем более что японцы верят в счастливые и несчастливые
дни, и согласился лучше
поехать к ним, лишь бы за пустяками не медлить, а заняться
делом.
На другой
день, 5-го января, рано утром, приехали переводчики спросить о числе гостей, и когда сказали, что будет немного, они просили пригласить побольше, по крайней мере хоть всех старших офицеров. Они сказали, что настоящий, торжественный прием назначен именно в этот
день и что будет большой обед. Как нейти на большой обед? Многие, кто не хотел
ехать,
поехали.
20 января нашего стиля обещались опять быть и сами полномочные, и были. Приехав, они сказали, что
ехали на фрегат с большим удовольствием. Им подали чаю, потом адмирал стал говорить о
делах.
В самом
деле, мы в Сингапуре, в Китае других сигар, кроме чирут, не видали. Альфорадор обещал постараться приготовить сигары ранее двух недель и дал нам записку для предъявления при входе, когда захотим его видеть. Мы ушли, поблагодарив его, потом г-д Абелло и Кармена, и
поехали домой, очень довольные осмотром фабрики, любезными испанцами, но без сигар.
Однако нам объявили, что мы скоро снимаемся с якоря,
дня через четыре. «Да как же это? да что ж это так скоро?..» — говорил я, не зная, зачем бы я оставался долее в Луконии. Мы почти все видели;
ехать дальше внутрь — надо употребить по крайней мере неделю, да и здешнее начальство неохотно пускает туда. А все жаль было покидать Манилу!
Наконец объявлено, что не сегодня, так завтра снимаемся с якоря. Надо было перебраться на фрегат. Я последние два
дня еще раз объехал окрестности, был на кальсадо, на Эскольте, на Розарио, в лавках. Вчера отправил свои чемоданы домой, а сегодня, после обеда, на катере отправился и сам. С нами
поехал француз Рl. и еще испанец, некогда моряк, а теперь commandant des troupes, как он называл себя. В этот
день обещали быть на фрегате несколько испанских семейств, в которых были приняты наши молодые люди.
Только по отъезде третьей партии, то есть на четвертый
день, стали мы поговаривать, как нам
ехать, что взять с собой и проч.
Но я подарил их Тимофею, который сильно занят приспособлением к седлу мешка с чайниками, кастрюлями, вообще необходимыми принадлежностями своего ремесла, и, кроме того, зонтика, на который более всего обращена его внимательность. Кучер Иван Григорьев во все пытливо вглядывался. «Оно ничего: можно и верхом
ехать, надо только, чтоб все заведение было в порядке», — говорит он с важностью авторитета. Ванюшка прилаживает себе какую-то щегольскую уздечку и всякий
день все уже и уже стягивается кожаным ремнем.
После обеда я пошел к товарищам, которые опередили меня. Через
день они отправлялись далее; я хотел
ехать вслед за ними, а мне еще надо было запастись меховым платьем и обувью: на Лене могли застать морозы.
Я не уехал ни на другой, ни на третий
день. Дорогой на болотах и на реке Мае, едучи верхом и в лодке, при легких утренних морозах, я простудил ноги. На третий
день по приезде в Якутск они распухли. Доктор сказал, что водой по Лене мне
ехать нельзя, что надо подождать, пока пройдет опухоль.
На
днях священник Запольский получил поручение
ехать на юг, по радиусу тысячи в полторы верст или и больше: тут еще никто не измерял расстояний; это новое место. Он
едет разведать, кто там живет, или, лучше сказать, живет ли там кто-нибудь, и если живет, то исповедует ли какую-нибудь религию...
Еду я все еще по пустыне и долго буду
ехать:
дни, недели, почти месяцы. Это не поездка, не путешествие, это особая жизнь: так длинен этот путь, так однообразно тянутся
дни за
днями, мелькают станции за станциями, стелются бесконечные снежные поля, идут по сторонам Лены высокие горы с красивым лиственничным лесом.