Неточные совпадения
— Не знаю. Может быть, с ума сойду, брошусь в Волгу или
умру… Нет, я живуч — ничего не будет, но пройдет полгода, может быть, год — и я буду жить… Дай,
Вера, дай мне страсть… дай это счастье!..
—
Вера — молчи, ни слова больше! Если ты мне скажешь теперь, что ты любишь меня, что я твой идол, твой бог, что ты
умираешь, сходишь с ума по мне — я всему поверю, всему — и тогда…
«Влюблена! в экстазе!» Это казалось ей страшнее всякой оспы, кори, лихорадки и даже горячки. И в кого бы это было? Дай Бог, чтоб в Ивана Ивановича! Она
умерла бы покойно, если б
Вера вышла за него замуж.
— Ты прелесть,
Вера, ты наслаждение! у тебя столько же красоты в уме, сколько в глазах! Ты вся — поэзия, грация, тончайшее произведение природы! — Ты и идея красоты, и воплощение идеи — и не
умирать от любви к тебе? Да разве я дерево! Вон Тушин, и тот тает…
— Я уеду,
Вера, — сказал он вслух, — я измучен, у меня нет сил больше, я
умру… Прощай! зачем ты обманула меня? зачем вызвала? зачем ты здесь? Чтоб наслаждаться моими муками!.. Уеду, пусти меня!
— Что я могу сделать,
Вера? — говорил он тихо, вглядываясь в ее исхудавшее лицо и больной блеск глаз. — Скажи мне, я готов
умереть…
В камине свил гнездо филин, не слышно живых шагов, только тень ее… кого уж нет, кто
умрет тогда, ее
Веры — скользит по тусклым, треснувшим паркетам, мешая свой стон с воем ветра, и вслед за ним мчится по саду с обрыва в беседку…
— Бабушка презирает меня, любит из жалости! Нельзя жить, я
умру! — шептала она Райскому. Тот бросался к Татьяне Марковне, передавая ей новые муки
Веры. К ужасу его, бабушка, как потерянная, слушала эти тихие стоны
Веры, не находя в себе сил утешить ее, бледнела и шла молиться.
— Я
умру, я знаю! только бы скорей, ах, скорей! — говорила
Вера, ворочая лицо к стене.
— Надо! Он велит смириться, — говорила старуха, указывая на небо, — просить у внучки прощения. Прости меня,
Вера, прежде ты. Тогда и я могу простить тебя… Напрасно я хотела обойти тайну,
умереть с ней… Я погубила тебя своим грехом…
Ужели даром бился он в этой битве и устоял на ногах, не добыв погибшего счастья. Была одна только неодолимая гора:
Вера любила другого, надеялась быть счастлива с этим другим — вот где настоящий обрыв! Теперь надежда ее
умерла,
умирает, по словам ее («а она никогда не лжет и знает себя», — подумал он), — следовательно, ничего нет больше, никаких гор! А они не понимают, выдумывают препятствия!
Я эти деньги, что от них взял, двадцать пять рублей, сейчас положил в бедный монастырь — вклад за Грушину душу, а сам стал начальство просить, чтобы на Кавказ меня определить, где я могу скорее за
веру умереть.
И о. Игнатию показалось, что желтенькая веселая канарейка, певшая всегда с наклоненной головкой, была действительно душою Веры и что если бы она не улетела, то нельзя было бы сказать, что
Вера умерла. И он еще больше рассердился на кухарку и крикнул:
Неточные совпадения
Мне пришло на мысль окрестить ее перед смертию; я ей это предложил; она посмотрела на меня в нерешимости и долго не могла слова вымолвить; наконец отвечала, что она
умрет в той
вере, в какой родилась.
Она оставляла жизнь без сожаления, не боялась смерти и приняла ее как благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла не бояться смерти, потому что она
умирала с непоколебимою
верою и исполнив закон Евангелия. Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение.
А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и сказал: «Не жаль расстаться с светом. Дай бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, еще лучше того, как умеют
умирать в ней за святую
веру.
Пусть видят все, весь Петербург, как милостыни просят дети благородного отца, который всю жизнь служил
верою и правдой и, можно сказать,
умер на службе.
В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат
Веры Петровны и муж Марьи Романовны
умер на этапе по пути в Ялуторовск в ссылку.