Неточные совпадения
На всякую другую жизнь у него не было никакого взгляда, никаких понятий, кроме тех, какие дают свои и иностранные газеты. Петербургские
страсти, петербургский взгляд, петербургский годовой обиход пороков и добродетелей, мыслей, дел, политики и даже, пожалуй, поэзии — вот где вращалась жизнь его, и он не порывался из этого круга, находя в нем полное
до роскоши удовлетворение своей натуре.
Она, кажется, не слыхала, что есть на свете
страсти, тревоги, дикая игра событий и чувств, доводящие
до проклятий, стирающие это сияние с лица.
Райский приласкал его и приласкался к нему, сначала ради его одиночества, сосредоточенности, простоты и доброты, потом вдруг открыл в нем
страсть, «священный огонь», глубину понимания
до степени ясновидения, строгость мысли, тонкость анализа — относительно древней жизни.
Перед ним была Софья: играя, он видел все ее, уже с пробудившимися
страстями, страдающую и любящую — и только дошло
до вопроса: «кого?» — звуки у него будто оборвались. Он встал и открыл форточку.
Страстей, широких движений, какой-нибудь дальней и трудной цели — не могло дать: не по натуре ей! А дало бы хаос, повело бы к недоумениям — и много-много, если б разрешилось претензией съездить в Москву, побывать на бале в Дворянском собрании, привезти платье с Кузнецкого моста и потом хвастаться этим
до глубокой старости перед мелкими губернскими чиновницами.
Он смеялся над своим увлечением, грозившим ему, по-видимому, серьезной
страстью, упрекал себя в настойчивом преследовании Веры и стыдился, что даже посторонний свидетель, Марк, заметил облака на его лице, нервную раздражительность в словах и движениях,
до того очевидную, что мог предсказать ему
страсть.
— Наоборот: ты не могла сделать лучше, если б хотела любви от меня. Ты гордо оттолкнула меня и этим раздражила самолюбие, потом окружила себя тайнами и раздражила любопытство. Красота твоя, ум, характер сделали остальное — и вот перед тобой влюбленный в тебя
до безумия! Я бы с наслаждением бросился в пучину
страсти и отдался бы потоку: я искал этого, мечтал о
страсти и заплатил бы за нее остальною жизнью, но ты не хотела, не хочешь… да?
Нет, это не его женщина! За женщину страшно, за человечество страшно, — что женщина может быть честной только случайно, когда любит, перед тем только, кого любит, и только в ту минуту, когда любит, или тогда, наконец, когда природа отказала ей в красоте, следовательно — когда нет никаких
страстей, никаких соблазнов и борьбы, и нет никому дела
до ее правды и лжи!
Он старался оправдать загадочность ее поведения с ним, припоминая свой быстрый натиск: как он вдруг предъявил свои права на ее красоту, свое удивление последней, поклонение, восторги, вспоминал, как она сначала небрежно, а потом энергически отмахивалась от его настояний, как явно смеялась над его
страстью, не верила и не верит ей
до сих пор, как удаляла его от себя, от этих мест, убеждала уехать, а он напросился остаться!
«Что, если и с романом выйдет у меня то же самое!.. — задумывался он. — Но теперь еще — не
до романа: это после, после, а теперь — Вера на уме,
страсть, жизнь, не искусственная, а настоящая!»
Марфенька первая, Викентьев второй, и с ними дворовые собаки, выскочили встретить его, и все,
до Пашутки включительно, обрадовались ему почти
до слез, так что и ему, несмотря на хмель
страсти, едва не заплакалось от этой теплоты сердечного приема.
У Райского в душе шевельнулась надежда добраться
до таинственного имени: кто! Он живо ухватился за ее сравнение
страсти с тигром.
— Боже мой, ужели она
до поздней ночи остается на этих свиданиях? Да кто, что она такое эта моя статуя, прекрасная, гордая Вера? Она там; может быть, хохочет надо мной, вместе с ним… Кто он? Я хочу знать — кто он? — в ярости сказал он вслух. — Имя, имя! Я ей — орудие, ширма, покрышка
страсти… Какой
страсти!
До света он сидел там, как на угольях, — не от
страсти,
страсть как в воду канула. И какая
страсть устояла бы перед таким «препятствием»? Нет, он сгорал неодолимым желанием взглянуть Вере в лицо, новой Вере, и хоть взглядом презрения заплатить этой «самке» за ее позор, за оскорбление, нанесенное ему, бабушке, всему дому, «целому обществу, наконец человеку, женщине!».
В Вере оканчивалась его статуя гармонической красоты. А тут рядом возникла другая статуя — сильной, античной женщины — в бабушке. Та огнем
страсти, испытания, очистилась
до самопознания и самообладания, а эта…
«А отчего у меня
до сих пор нет ее портрета кистью? — вдруг спросил он себя, тогда как он, с первой же встречи с Марфенькой, передал полотну ее черты, под влиянием первых впечатлений, и черты эти вышли говорящи, „в портрете есть правда, жизнь, верность во всем… кроме плеча и рук“, — думал он. А портрета Веры нет; ужели он уедет без него!.. Теперь ничто не мешает,
страсти у него нет, она его не убегает… Имея портрет, легче писать и роман: перед глазами будет она, как живая…
Неточные совпадения
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию.
Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти
до исступления. Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
— Да, я когда-то со
страстью катался; мне хотелось дойти
до совершенства.
Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежность юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет и не пенится
до самого моря.
Я плачу… если вашей Тани // Вы не забыли
до сих пор, // То знайте: колкость вашей брани, // Холодный, строгий разговор, // Когда б в моей лишь было власти, // Я предпочла б обидной
страсти // И этим письмам и слезам. // К моим младенческим мечтам // Тогда имели вы хоть жалость, // Хоть уважение к летам… // А нынче! — что к моим ногам // Вас привело? какая малость! // Как с вашим сердцем и умом // Быть чувства мелкого рабом?
Вот
до какой силы доходит у иных девушек
страсть к пропаганде!