Он вдруг услышал, что позади его произнес кто-то довольно явственным голосом: «Афанасий Иванович!» Он оборотился, но никого совершенно не было, посмотрел во все стороны,
заглянул в кусты — нигде никого.
В это время вдали показалась Марья Ивановна. Медленными величавыми шагами шла она навстречу, то
заглядывая в кусты, то поднимая взоры к вершинам деревьев, то останавливаясь у цветников, любуясь на роскошные цветы и упиваясь их благовонием.
Неточные совпадения
— Ольга Сергеевна! — взывал он, пробравшись между
кустами до половины горы и
заглядывая наверх. «
В половине шестого назначила она», — говорил он про себя.
Тогда за каждым
кустом, за каждым деревом как будто еще кто-то жил, для нас таинственный и неведомый; сказочный мир сливался с действительным; и, когда, бывало,
в глубоких долинах густел вечерний пар и седыми извилистыми космами цеплялся за кустарник, лепившийся по каменистым ребрам нашего большого оврага, мы с Наташей, на берегу, держась за руки, с боязливым любопытством
заглядывали вглубь и ждали, что вот-вот выйдет кто-нибудь к нам или откликнется из тумана с овражьего дна и нянины сказки окажутся настоящей, законной правдой.
Он начинал дремать, как вдруг раздвинулись
кусты, и какой-то человек остановился над ним,
заглядывая в его ночное убежище.
Это был тот, что подходил к
кустам,
заглядывая на лежавшего лозищанина. Человек без языка увидел его первый, поднявшись с земли от холода, от сырости, от тоски, которая гнала его с места. Он остановился перед Ним, как вкопанный, невольно перекрестился и быстро побежал по дорожке, с лицом, бледным, как полотно, с испуганными сумасшедшими глазами… Может быть, ему было жалко, а может быть, также он боялся попасть
в свидетели… Что он скажет, он, человек без языка, без паспорта, судьям этой проклятой стороны?..
Он долго сидел и думал, поглядывая то
в овраг, то
в небо. Свет луны,
заглянув во тьму оврага, обнажил на склоне его глубокие трещины и
кусты. От
кустов на землю легли уродливые тени.
В небе ничего не было, кроме звёзд и луны. Стало холодно; он встал и, вздрагивая от ночной свежести, медленно пошёл полем на огни города. Думать ему уже не хотелось ни о чём: грудь его была полна
в этот час холодной беспечностью и тоскливой пустотой, которую он видел
в небе, там, где раньше чувствовал бога.