Неточные совпадения
— А спроси его, — сказал Райский, — зачем он тут стоит и
кого так пристально высматривает и выжидает? Генерала! А нас с тобой не видит, так что любой прохожий может вытащить у нас платок из кармана. Ужели ты считал делом твои
бумаги? Не будем распространяться об этом, а скажу тебе, что я, право, больше делаю, когда мажу свои картины, бренчу на рояле и даже когда поклоняюсь красоте…
— Ни с
кем и ни к
кому — подчеркнуто, — шептал он, ворочая глазами вокруг, губы у него дрожали, — тут есть кто-то, с
кем она видится, к
кому пишет! Боже мой! Письмо на синей
бумаге было — не от попадьи! — сказал он в ужасе.
— И от
кого, во-вторых, было письмо на синей
бумаге: оно не от попадьи! — поспешил он договорить.
— Сделать то, что я сказал сейчас, то есть признаться, что ты любишь, и сказать, от
кого письмо на синей
бумаге! это — второй выход…
— И от
кого письмо на синей
бумаге? — прибавил он.
«И
кому, как не ему, писать на синей
бумаге!» — думал он.
Опять не он! От
кого же письмо на синей
бумаге?
— Оставим это. Ты меня не любишь, еще немного времени, впечатление мое побледнеет, я уеду, и ты никогда не услышишь обо мне. Дай мне руку, скажи дружески,
кто учил тебя, Вера, —
кто этот цивилизатор? Не тот ли, что письма пишет на синей
бумаге!..
— Как умру, пусть возится,
кто хочет, с моими
бумагами: материала много… А мне написано на роду создать твой бюст…
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле,
кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь
бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
А между тем появленье смерти так же было страшно в малом, как страшно оно и в великом человеке: тот,
кто еще не так давно ходил, двигался, играл в вист, подписывал разные
бумаги и был так часто виден между чиновников с своими густыми бровями и мигающим глазом, теперь лежал на столе, левый глаз уже не мигал вовсе, но бровь одна все еще была приподнята с каким-то вопросительным выражением.
И сердцем далеко носилась // Татьяна, смотря на луну… // Вдруг мысль в уме ее родилась… // «Поди, оставь меня одну. // Дай, няня, мне перо,
бумагу // Да стол подвинь; я скоро лягу; // Прости». И вот она одна. // Всё тихо. Светит ей луна. // Облокотясь, Татьяна пишет. // И всё Евгений на уме, // И в необдуманном письме // Любовь невинной девы дышит. // Письмо готово, сложено… // Татьяна! для
кого ж оно?
«В провинции думают всегда более упрощенно; это нередко может быть смешно для нас, но для провинциалов нужно писать именно так, — отметил Самгин, затем спросил: — Для
кого — для нас?» — и заглушил этот вопрос шелестом
бумаги.
А —
кто еще равен ему в разноплеменном сборище людей, которые перешептываются, оглядываются, слушая, как один из них, размахивая рукою, читает какую-то
бумагу, прикрыв ею свое лицо?