Неточные совпадения
Он говорил просто, свободно переходя от предмета к предмету, всегда
знал обо всем, что делается в мире, в свете и в городе; следил за подробностями войны, если была война,
узнавал равнодушно о перемене английского или французского министерства, читал последнюю речь в парламенте и во французской палате депутатов, всегда
знал о новой пиесе и о том,
кого зарезали ночью на Выборгской стороне.
Они знали, на какое употребление уходят у
него деньги, но на это
они смотрели снисходительно, помня нестрогие нравы повес своего времени и находя это в мужчине естественным. Только
они, как нравственные женщины, затыкали уши, когда
он захочет похвастаться перед
ними своими шалостями или когда
кто другой вздумает довести до
их сведения о каком-нибудь
его сумасбродстве.
— Вы про тех говорите, — спросила она, указывая головой на улицу, —
кто там бегает, суетится? Но вы сами сказали, что я не понимаю
их жизни. Да, я не
знаю этих людей и не понимаю
их жизни. Мне дела нет…
— Вы оттого и не
знаете жизни, не ведаете чужих скорбей:
кому что нужно, зачем мужик обливается потом, баба жнет в нестерпимый зной — все оттого, что вы не любили! А любить, не страдая — нельзя. Нет! — сказал
он, — если б лгал ваш язык, не солгали бы глаза, изменились бы хоть на минуту эти краски. А глаза ваши говорят, что вы как будто вчера родились…
— Как прощай: а портрет Софьи!.. На днях начну. Я забросил академию и не видался ни с
кем. Завтра пойду к Кирилову: ты
его знаешь?
— Черт
знает что выдумал!
Кто ж тебя пустит? Ты
знаешь ли, что такое артист? — спросил
он.
Тит Никоныч любил беседовать с нею о том, что делается в свете,
кто с
кем воюет, за что;
знал, отчего у нас хлеб дешев и что бы было, если б
его можно было возить отвсюду за границу.
Знал он еще наизусть все старинные дворянские домы, всех полководцев, министров,
их биографии; рассказывал, как одно море лежит выше другого; первый уведомит, что выдумали англичане или французы, и решит, полезно ли это или нет.
Но maman после обеда отвела меня в сторону и сказала, что это ни на что не похоже — девице спрашивать о здоровье постороннего молодого человека, еще учителя, «и бог
знает,
кто он такой!» — прибавила она.
«
Знаете ли,
кто он такой, ваш учитель? — сказала maman.
— Та совсем дикарка — странная такая у меня. Бог
знает в
кого уродилась! — серьезно заметила Татьяна Марковна и вздохнула. — Не надоедай же пустяками брату, — обратилась она к Марфеньке, —
он устал с дороги, а ты глупости
ему показываешь. Дай лучше нам поговорить о серьезном, об имении.
Он смущался, уходил и сам не
знал, что с
ним делается. Перед выходом у всех оказалось что-нибудь: у
кого колечко, у
кого вышитый кисет, не говоря о тех знаках нежности, которые не оставляют следа по себе. Иные удивлялись,
кто почувствительнее, ударились в слезы, а большая часть посмеялись над собой и друг над другом.
— Позвольте
узнать, с
кем я имею честь говорить… — начал было
он.
— Что? — повторила она, — молод ты, чтоб
знать бабушкины проступки. Уж так и быть, изволь, скажу: тогда откупа пошли, а я вздумала велеть пиво варить для людей, водку гнали дома, не много, для гостей и для дворни, а все же запрещено было; мостов не чинила… От меня взятки-то гладки,
он и озлобился, видишь! Уж коли
кто несчастлив, так, значит, поделом. Проси скорее прощения, а то пропадешь, пойдет все хуже… и…
А Марк в это время все допытывался,
кто прячется под плетнем.
Он вытащил оттуда незнакомца, поставил на ноги и всматривался в
него, тот прятался и не давался
узнавать себя.
— Нет, — начал
он, — есть ли кто-нибудь, с
кем бы вы могли стать вон там, на краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но
знать, о чем молчит другой, и чтоб
он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
— Бабушка ваша — не
знаю за что, а я за то, что
он — губернатор. И полицию тоже мы с ней не любим, притесняет нас. Ее заставляет чинить мосты, а обо мне уж очень печется, осведомляется, где я живу, далеко ли от города отлучаюсь, у
кого бываю.
— Внук мой, от племянницы моей, покойной Сонечки! — сказала Татьяна Марковна, рекомендуя
его, хотя все очень хорошо
знали,
кто он такой.
— Не я, Нил Андреич, а Борюшка привел
его ночью. Я и не
знала,
кто там у
него спит!
—
Кто,
кто ему это сказал, я хочу
знать?
Кто… говори!.. — хрипел
он.
Я от этого преследования чуть не захворала, не видалась ни с
кем, не писала ни к
кому, и даже к тебе, и чувствовала себя точно в тюрьме.
Он как будто играет, может быть даже нехотя, со мной. Сегодня холоден, равнодушен, а завтра опять глаза у
него блестят, и я
его боюсь, как боятся сумасшедших. Хуже всего то, что
он сам не
знает себя, и потому нельзя положиться на
его намерения и обещания: сегодня решится на одно, а завтра сделает другое.
«Надо
узнать, от
кого письмо, во что бы то ни стало, — решил
он, — а то меня лихорадка бьет. Только лишь
узнаю, так успокоюсь и уеду!» — сказал
он и пошел к ней тотчас после чаю.
«Да — она права: зачем ей доверять мне? А мне-то как
оно нужно, Боже мой! чтоб унять раздражение,
узнать тайну (а тайна есть!) и уехать! Не
узнавши,
кто она, что она, — не могу ехать!»
Он порисовал еще с полчаса Крицкую, потом назначил следующий сеанс через день и предался с прежним жаром неотвязному вопросу все об одном: от
кого письмо?
Узнать и уехать — вот все, чего
он добивался. Тут хуже всего тайна: от нее вся боль!
— А почем
он это
знает? — вдруг, вспыхнув, сказала Татьяна Марковна. —
Кто ему сказал?
— Уж и не
знаю,
кто из
них лучше —
он или она? Как голуби!
— Сам
знаю, что глупо спрашивать, а хочется
знать. Кажется, я бы… Ах, Вера, Вера, —
кто же даст тебе больше счастья, нежели я? Почему же ты
ему веришь, а мне нет? Ты меня судила так холодно, так строго, а
кто тебе сказал, что тот,
кого ты любишь, даст тебе счастья больше, нежели на полгода? — Почему ты веришь?
«Веруй в Бога,
знай, что дважды два четыре, и будь честный человек, говорит где-то Вольтер, — писал
он, — а я скажу — люби женщина
кого хочешь, люби по-земному, но не по-кошачьи только и не по расчету, и не обманывай любовью!
Ему вдруг пришло в голову — послать ловкого Егорку последить,
кто берет письма у рыбака,
узнать,
кто такая Секлетея Бурдалахова.
Он уже позвонил, но когда явился Егор —
он помолчал, взглянул на Егора, покраснел за свое намерение и махнул
ему рукой, чтобы
он шел вон.
— Ну, так что ж за беда? — сказал Райский, — ее сношения с Шарлем не секрет ни для
кого, кроме мужа: посмеются еще, а
он ничего не
узнает. Она воротится…
— Вера Васильевна! — сказал
он, глядя на нее в смущении. — Борис Павлович, — начал
он, продолжая глядеть на нее, — ты
знаешь,
кто еще читал твои книги и помогал мне разбирать
их!..
Он рад броситься ей на помощь, но не
знает ничего и даже не имеет права разделить ни с
кем своих опасений.
— Боже мой, ужели она до поздней ночи остается на этих свиданиях? Да
кто, что она такое эта моя статуя, прекрасная, гордая Вера? Она там; может быть, хохочет надо мной, вместе с
ним…
Кто он? Я хочу
знать —
кто он? — в ярости сказал
он вслух. — Имя, имя! Я ей — орудие, ширма, покрышка страсти… Какой страсти!
— Зачем еще этот удар! Довольно
их без
него!
Знаете ли вы,
кого любите? — говорила она, глядя на
него точно спящими, безжизненными глазами, едва выговаривая слова.
Райский также привязался к
ним обеим, стал
их другом. Вера и бабушка высоко поднялись в
его глазах, как святые, и
он жадно ловил каждое слово, взгляд, не
зная, перед
кем умиляться, плакать.
— Если б вы умели понять ее, — остановил
его Тушин, — то давно бы
знали, что она из тех,
кому «объяснять» нечего и «советовать» нельзя. А колебать «бабушкину мораль» я не нахожу нужным, потому что разделяю эту мораль.
— В Ивана Ивановича — это хуже всего.
Он тут ни сном, ни духом не виноват… Помнишь, в день рождения Марфеньки, —
он приезжал, сидел тут молча, ни с
кем ни слова не сказал, как мертвый, и ожил, когда показалась Вера? Гости видели все это. И без того давно не тайна, что
он любит Веру;
он не мастер таиться. А тут заметили, что
он ушел с ней в сад, потом она скрылась к себе, а
он уехал…
Знаешь ли, зачем
он приезжал?
— Нашел на
ком спрашивать! На нее нечего пенять, она смешна, и ей не поверили. А тот старый сплетник
узнал, что Вера уходила, в рожденье Марфеньки, с Тушиным в аллею, долго говорила там, а накануне пропадала до ночи и после слегла, — и переделал рассказ Полины Карповны по-своему. «Не с Райским, говорит, она гуляла ночью и накануне, а с Тушиным!..» От
него и пошло по городу! Да еще там пьяная баба про меня наплела… Тычков все разведал…
— За
ним потащилась Крицкая; она заметила, что Борюшка взволнован… У
него вырвались какие-то слова о Верочке… Полина Карповна приняла
их на свой счет. Ей, конечно, не поверили —
знают ее — и теперь добираются правды, с
кем была Вера, накануне рождения, в роще… Со дна этого проклятого обрыва поднялась туча и покрыла всех нас… и вас тоже.