Неточные совпадения
— Ну, слушай: я к тебе пришел, потому что, кроме тебя, никого не
знаю,
кто бы помог… начать… потому что ты всех
их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в покое!
— Да чего ты так… Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с
ним о тебе переговорили… Иначе от
кого ж бы я про тебя столько
узнал? Славный, брат,
он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели; чуть не ежедневно видимся. Ведь я в эту часть переехал. Ты не
знаешь еще? Только что переехал. У Лавизы с
ним раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
Я же хотел только
узнать теперь,
кто вы такой, потому что, видите ли, к общему-то делу в последнее время прицепилось столько разных промышленников и до того исказили
они все, к чему ни прикоснулись, в свой интерес, что решительно все дело испакостили.
Полицейские были довольны, что
узнали,
кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми силами, как будто дело шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в
его квартиру.
Впрочем, минут через десять она значительно успокоилась: Разумихин имел свойство мигом весь высказываться, в каком бы
он ни был настроении, так что все очень скоро
узнавали, с
кем имеют дело.
— Бог меня прости, а я таки порадовалась тогда ее смерти, хоть и не
знаю,
кто из
них один другого погубил бы:
он ли ее, или она
его? — заключила Пульхерия Александровна; затем осторожно, с задержками и беспрерывными взглядываниями на Дуню, что было той, очевидно, неприятно, принялась опять расспрашивать о вчерашней сцене между Родей и Лужиным.
— После, маменька, — вмешалась Дуня, — ведь
они еще не
знают,
кто такая Марфа Петровна.
— Извините, что такими пустяками беспокоил, — продолжал
он, несколько сбившись, — вещи мои стоят всего пять рублей, но
они мне особенно дороги, как память тех, от
кого достались, и, признаюсь, я, как
узнал, очень испугался…
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. — Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился
он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно
узнать, не видал ли
кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
— А ведь
кто знает, может и последний раз видимся, — прибавил
он нечаянно.
— Да разве вы
знаете,
кто убил? — спросила она, леденея от ужаса и дико смотря на
него.
Он вышел. Соня смотрела на
него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как
он знает,
кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О,
он должен быть ужасно несчастен!..
Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у
него в намерениях? Что это
он ей говорил?
Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да,
он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Ну
кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из самого посконного мужичья, не
знает, что
его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое-то темя, по счастливому уподоблению вашему! хе! хе! так вы это в самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел… хе! хе!
— Покойник муж действительно имел эту слабость, и это всем известно, — так и вцепилась вдруг в
него Катерина Ивановна, — но это был человек добрый и благородный, любивший и уважавший семью свою; одно худо, что по доброте своей слишком доверялся всяким развратным людям и уж бог
знает с
кем он не пил, с теми, которые даже подошвы
его не стоили! Вообразите, Родион Романович, в кармане у
него пряничного петушка нашли: мертво-пьяный идет, а про детей помнит.
— Да ведь и я
знаю, что не вошь, — ответил
он, странно смотря на нее. — А впрочем, я вру, Соня, — прибавил
он, — давно уже вру… Это все не то; ты справедливо говоришь. Совсем, совсем, совсем тут другие причины!.. Я давно ни с
кем не говорил, Соня… Голова у меня теперь очень болит.
И я теперь
знаю, Соня, что
кто крепок и силен умом и духом, тот над
ними и властелин!
Вы, конечно, уж это
знаете; да и самому мне известно, что
он к вам потом заходил; но то, что вы тогда предположили, того не было: ни за
кем я не посылал и ни в чем еще я тогда не распорядился.
Ну, однако ж, что может быть между
ними общего? Даже и злодейство не могло бы быть у
них одинаково. Этот человек очень к тому же был неприятен, очевидно, чрезвычайно развратен, непременно хитер и обманчив, может быть, очень зол. Про
него ходят такие рассказы. Правда,
он хлопотал за детей Катерины Ивановны; но
кто знает, для чего и что это означает? У этого человека вечно какие-то намерения и проекты.
— Пойдемте поскорее, — прошептал ей Свидригайлов. — Я не желаю, чтобы Родион Романыч
знал о нашем свидании. Предупреждаю вас, что я с
ним сидел тут недалеко, в трактире, где
он отыскал меня сам, и насилу от
него отвязался.
Он знает почему-то о моем к вам письме и что-то подозревает. Уж, конечно, не вы
ему открыли? А если не вы, так
кто же?
Кто знает, может в то же самое время и говорили, когда
он здесь лежал да свое обдумывал.
Вот этот толстый — немец, должно быть, — что толкнул меня: ну,
знает ли
он,
кого толкнул?
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «
Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Неточные совпадения
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?»
Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Чудно все завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как
его узнаешь,
кто он?
О! я шутить не люблю. Я
им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя
знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не
знаю твоей книжки, однако читай ее, читай.
Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из
них все то, что переведено по-русски.
Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Правдин. А
кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь
знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об
нем то, что вселило в душу мою истинное к
нему почтение. Что называют в
нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие
его прямодушия. Отроду язык
его не говорил да, когда душа
его чувствовала нет.