Возьми самое вялое создание, студень какую-нибудь, вон купчиху из слободы, вон самого благонамеренного и приличного чиновника, председателя, —
кого хочешь: все непременно чувствовали, кто раз, кто больше — смотря по темпераменту, кто тонко, кто грубо, животно — смотря по воспитанию, но все испытали раздражение страсти в жизни, судорогу, ее муки и боли, это самозабвение, эту другую жизнь среди жизни, эту хмельную игру сил… это блаженство!..
Неточные совпадения
Они знали, на какое употребление уходят у него деньги, но на это они смотрели снисходительно, помня нестрогие нравы повес своего времени и находя это в мужчине естественным. Только они, как нравственные женщины, затыкали уши, когда он
захочет похвастаться перед ними своими шалостями или когда
кто другой вздумает довести до их сведения о каком-нибудь его сумасбродстве.
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули. Не бледнеют и не краснеют, когда
хотят кружить головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [князь Пьер, граф Серж (фр.).] вот у
кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, — он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
— Как чем? Не велите знакомиться, с
кем я
хочу, деньгами мешаете распоряжаться, как вздумаю, везете, куда мне не хочется, а куда хочется, сами не едете. Ну, к Марку не
хотите, я и не приневоливаю вас, и вы меня не приневоливайте.
— Толкать человека жениться на
ком не знаешь, на
ком не
хочешь: необыкновенная женщина!
— И я добра вам
хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с
кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Когда
кто приходил посторонний в дом и когда в прихожей не было ни Якова, ни Егорки, что почти постоянно случалось, и Василиса отворяла двери, она никогда не могла потом сказать,
кто приходил. Ни имени, ни фамилии приходившего она передать никогда не могла,
хотя состарилась в городе и знала в лицо последнего мальчишку.
Но какие капитальные препятствия встретились ему? Одно — она отталкивает его, прячется, уходит в свои права, за свою девическую стену, стало быть… не
хочет. А между тем она не довольна всем положением, рвется из него, стало быть, нуждается в другом воздухе, другой пище, других людях.
Кто же ей даст новую пищу и воздух? Где люди?
— Внук мой, от племянницы моей, покойной Сонечки! — сказала Татьяна Марковна, рекомендуя его,
хотя все очень хорошо знали,
кто он такой.
—
Кто,
кто ему это сказал, я
хочу знать?
Кто… говори!.. — хрипел он.
Он
хотя и был возмущен недоверием Веры, почти ее враждой к себе, взволнован загадочным письмом, опять будто ненавидел ее, между тем дорожил всякими пятью минутами, чтобы быть с ней. Теперь еще его жгло желание добиться, от
кого письмо.
—
Кто навязывал: спроси ее? Если б они у меня были запуганные или забитые, какие-нибудь несчастные, а ты видишь, что они живут у меня, как птички, делают, что
хотят…
— Забыли, как ловили за талию, когда я
хотела уйти!..
Кто на коленях стоял?
Кто ручки целовал! Нате, поцелуйте, неблагодарный! А я для вас та же Уленька!
За ее обыкновенной, вседневной миной крылась другая. Она усиливалась, и притом с трудом, скрадывать какое-то ликование, будто прятала блиставшую в глазах, в улыбке зарю внутреннего удовлетворения, которым, по-видимому, не
хотела делиться ни с
кем.
—
Кто ж вас пустит? — сказала Татьяна Марковна голосом, не требующим возражения. — Если б вы были здешняя, другое дело, а то из-за Волги! Что мы, первый год знакомы с вами!.. Или обидеть меня
хотите!..
— Ничего не
хочу; «свободный ум» сами говорите, а уж
хотите завладеть им.
Кто вы и с чего взяли учить?
— И мне жаль, Борюшка. Я
хотела сама съездить к нему — у него честная душа, он — как младенец! Бог дал ему ученость, да остроты не дал… закопался в свои книги! У
кого он там на руках!.. Да вот что: если за ним нет присмотру, перевези его сюда — в старом доме пусто, кроме Вериной комнаты… Мы его там пока поместим… Я на случай велела приготовить две комнаты.
— Ну,
кто — Маркушка: я чаю, есть
хочет. Ведь ты говоришь, что застал его там…
— Боже мой, что с ней будет! — в страхе думал он, — а у ней нет доверия ко мне. Она не высказывается,
хочет бороться одна!
кто охранит ее!..
— Боже мой, ужели она до поздней ночи остается на этих свиданиях? Да
кто, что она такое эта моя статуя, прекрасная, гордая Вера? Она там; может быть, хохочет надо мной, вместе с ним…
Кто он? Я
хочу знать —
кто он? — в ярости сказал он вслух. — Имя, имя! Я ей — орудие, ширма, покрышка страсти… Какой страсти!
— Будет? — повторил и он, подступив к ней широкими шагами, и чувствовал, что волосы у него поднимаются на голове и дрожь бежит по телу. — Татьяна Марковна! Не маните меня напрасной надеждой, я не мальчик! Что я говорю — то верно, но
хочу, чтоб и то, что сказано мне — было верно, чтобы не отняли у меня потом!
Кто мне поручится, что это будет, что Вера Васильевна… когда-нибудь…
Теперь,
хотите ли знать,
кто я, что я!.. Скульптор!
Если скульптура изменит мне (Боже сохрани! я не
хочу верить: слишком много говорит за), я сам казню себя, сам отыщу того, где бы он ни был —
кто первый усомнился в успехе моего романа (это — Марк Волохов), и торжественно скажу ему: да, ты прав: я — неудачник!
Неточные совпадения
Да
кто там еще? (Подходит к окну.)Не
хочу, не
хочу! Не нужно, не нужно! (Отходя.)Надоели, черт возьми! Не впускай, Осип!
Вырос племянничек Якова, Гриша, // Барину в ноги: «Жениться
хочу!» // —
Кто же невеста?
Г-жа Простакова (к Софье). Убирала покои для твоего любезного дядюшки. Умираю,
хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась. И злодеи его говорят только, что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де
кого уж и полюбит, так прямо полюбит.
Скотинин. Да коль доказывать, что ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него и не слыхивал, ни он ни от
кого слышать не
хотел; а какова была голоушка!
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин,
кто чему-нибудь учиться
захочет.