Неточные совпадения
И сам Яков только служил за столом, лениво обмахивал веткой мух, лениво и задумчиво менял тарелки и
не охотник был говорить. Когда и барыня спросит его, так он еле ответит, как будто ему было бог знает как тяжело жить на свете, будто гнет какой-нибудь
лежал на душе, хотя ничего этого у него
не было. Барыня назначила его дворецким за то только, что он смирен, пьет умеренно, то есть мертвецки
не напивается, и
не курит; притом он усерден
к церкви.
Там, у царицы пира, свежий, блистающий молодостью лоб и глаза, каскадом падающая на затылок и шею темная коса, высокая грудь и роскошные плечи. Здесь — эти впадшие, едва мерцающие, как искры, глаза, сухие, бесцветные волосы, осунувшиеся кости рук… Обе картины подавляли его ужасающими крайностями, между которыми
лежала такая бездна, а между тем они стояли так близко друг
к другу. В галерее их
не поставили бы рядом: в жизни они сходились — и он смотрел одичалыми глазами на обе.
«Как это они живут?» — думал он, глядя, что ни бабушке, ни Марфеньке, ни Леонтью никуда
не хочется, и
не смотрят они на дно жизни, что
лежит на нем, и
не уносятся течением этой реки вперед,
к устью, чтоб остановиться и подумать, что это за океан, куда вынесут струи? Нет! «Что Бог даст!» — говорит бабушка.
Райский подошел по траве
к часовне. Вера
не слыхала. Она стояла
к нему спиной, устремив сосредоточенный и глубокий взгляд на образ. На траве у часовни
лежала соломенная шляпа и зонтик. Ни креста
не слагали пальцы ее, ни молитвы
не шептали губы, но вся фигура ее, сжавшаяся неподвижно, затаенное дыхание и немигающий, устремленный на образ взгляд — все было молитва.
Вера
лежала на диване, лицом
к спинке. С подушки падали почти до пола ее волосы, юбка ее серого платья небрежно висела,
не закрывая ее ног, обутых в туфли.
Вере
к утру
не было лучше. Жар продолжался, хотя она и спала. Но сон ее беспрестанно прерывался, и она
лежала в забытьи.
На всем
лежал какой-то туман. Даже птицы отвыкли летать
к крыльцу, на котором кормила их Марфенька. Ласточки, скворцы и все летние обитатели рощи улетели, и журавлей
не видно над Волгой. Котята все куда-то разбежались.
Марфенька печалилась и ревновала ее
к сестре, но сказать боялась и потихоньку плакала. Едва ли это была
не первая серьезная печаль Марфеньки, так что и она бессознательно приняла общий серьезно-туманный тон, какой
лежал над Малиновкой и ее жителями.
Милым сыном в то время называл он меня и жена его тоже; одевали хорошо, я им, конечно, спасибо говорю, а душа
не лежит к ним, и сердцу от ласки их нисколько не тепло. А с Ольгой всё крепче дружился: нравилась мне тихая улыбка её, ласковый голос и любовь к цветам.
Почему же на самом деле
не лежало к ним сердце молодого Салтыкова? Почему, наконец, он, говоря, что его сердце не лежит к ним, не мог объяснить ни своим родственникам вообще, ни особенно донимавшей его этим вопросом Глафире Петровне, причины этого равнодушия к физической и нравственной красоте московских девиц? Он был совершенно искренен, отвечая на этот вопрос: «не знаю».
Неточные совпадения
Крестьяне речь ту слушали, // Поддакивали барину. // Павлуша что-то в книжечку // Хотел уже писать. // Да выискался пьяненький // Мужик, — он против барина // На животе
лежал, // В глаза ему поглядывал, // Помалчивал — да вдруг // Как вскочит! Прямо
к барину — // Хвать карандаш из рук! // — Постой, башка порожняя! // Шальных вестей, бессовестных // Про нас
не разноси! // Чему ты позавидовал! // Что веселится бедная // Крестьянская душа?
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у него
не было столько служебного дела, как в нынешний; но он
не сознавал того, что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела, что это было одно из средств
не открывать того ящика, где
лежали чувства
к жене и семье и мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там
лежали.
Почитав еще книгу о евгюбических надписях и возобновив интерес
к ним, Алексей Александрович в 11 часов пошел спать, и когда он,
лежа в постели, вспомнил о событии с женой, оно ему представилось уже совсем
не в таком мрачном виде.
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались
к ужину и ночлегу в лугу. Левин,
не замечаемый народом, продолжал
лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать в лугу,
не спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином, потом опять песни и смехи.
Я подошел
к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он
лежал на полу, держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка
лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я
не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он
не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.