Неточные совпадения
Никогда не чувствовал он подобной потребности, да и в других не признавал ее, а глядел на них, на этих других, покойно, равнодушно,
с весьма приличным выражением в лице и взглядом, говорившим: «Пусть-де их себе, а я не
поеду».
Было у него другое ожидание —
поехать за границу, то есть в Париж, уже не
с оружием в руках, а
с золотом, и там пожить, как живали в старину.
— И только
с воздухом… А воздухом можно дышать и в комнате. Итак, я
еду в шубе… Надену кстати бархатную ермолку под шляпу, потому что вчера и сегодня чувствую шум в голове: все слышится, будто колокола звонят; вчера в клубе около меня по-немецки болтают, а мне кажется, грызут грецкие орехи… А все же
поеду. О женщины!
— Нет, я завтра
поеду с Catherine: она обещала заехать за мной.
— Все это лишнее, ненужное, cousin! — сказала она, — ничего этого нет. Предок не любуется на меня, и ореола нет, а я любуюсь на вас и долго не
поеду в драму: я вижу сцену здесь, не трогаясь
с места… И знаете, кого вы напоминаете мне? Чацкого…
— Как это вы делали, расскажите! Так же сидели, глядели на все покойно, так же,
с помощью ваших двух фей, медленно одевались, покойно ждали кареты, чтоб
ехать туда, куда рвалось сердце? не вышли ни разу из себя, тысячу раз не спросили себя мысленно, там ли он, ждет ли, думает ли? не изнемогли ни разу, не покраснели от напрасно потерянной минуты или от счастья, увидя, что он там? И не сбежала краска
с лица, не являлся ни испуг, ни удивление, что его нет?
Так было до воскресенья. А в воскресенье Райский
поехал домой, нашел в шкафе «Освобожденный Иерусалим» в переводе Москотильникова, и забыл об угрозе, и не тронулся
с дивана, наскоро пообедал, опять лег читать до темноты. А в понедельник утром унес книгу в училище и тайком, торопливо и
с жадностью, дочитывал и, дочитавши, недели две рассказывал читанное то тому, то другому.
Потом, если нужно,
ехала в ряды и заезжала
с визитом в город, но никогда не засиживалась, а только заглянет минут на пять и сейчас к другому, к третьему, и к обеду домой.
Однажды бабушка велела заложить свою старую, высокую карету, надела чепчик, серебристое платье, турецкую шаль, лакею велела надеть ливрею и
поехала в город
с визитами, показывать внучка, и в лавки, делать закупки.
— Ну, теперь пора
с визитами, — сказала она. —
Поедем к Нилу Андреевичу.
— Тут живет губернатор Васильев… или Попов какой-то. (Бабушка очень хорошо знала, что он Попов, а не Васильев.) Он воображает, что я явлюсь к нему первая
с визитом, и не заглянул ко мне: Татьяна Марковна Бережкова
поедет к какому-то Попову или Васильеву!
С приятным волнением и задумчиво
ехал оттуда Райский. Ему бы хотелось домой; но бабушка велела еще повернуть в какой-то переулок.
В назначенный вечер Райский и Беловодова опять сошлись у ней в кабинете. Она была одета, чтобы
ехать в спектакль: отец хотел заехать за ней
с обеда, но не заезжал, хотя было уже половина восьмого.
— Бабушка! —
с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она зовет меня:
еду,
еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако
еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
— Я пришел проститься
с вами; я
еду — вы знаете? — спросил он вдруг, взглянув на нее.
Вон баба катит бочонок по двору, кучер рубит дрова, другой, какой-то, садится в телегу, собирается
ехать со двора: всё незнакомые ему люди. А вон Яков сонно смотрит
с крыльца по сторонам. Это знакомый: как постарел!
— Ты
ехал к себе, в бабушкино гнездо, и не постыдился есть всякую дрянь.
С утра пряники! Вот бы Марфеньку туда: и до свадьбы и до пряников охотница. Да войди сюда, не дичись! — сказала она, обращаясь к двери. — Стыдится, что ты застал ее в утреннем неглиже. Выйди, это не чужой — брат.
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал
с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда
едет по городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
— Зачем тебе бабушка? Со мной…
с мужем.
Поехала бы со мной?
— Судьба придумает! Да сохрани тебя, Господи, полно накликать на себя! А лучше вот что:
поедем со мной в город
с визитами. Мне проходу не дают, будто я не пускаю тебя. Вице-губернаторша, Нил Андреевич, княгиня: вот бы к ней! Да уж и к бесстыжей надо заехать, к Полине Карповне, чтоб не шипела! А потом к откупщику…
— Э, вот что! Хорошо… — зевая, сказал Райский, — я
поеду с визитами, только
с тем, чтоб и вы со мной заехали к Марку: надо же ему визит отдать.
— Как чем? Не велите знакомиться,
с кем я хочу, деньгами мешаете распоряжаться, как вздумаю, везете, куда мне не хочется, а куда хочется, сами не
едете. Ну, к Марку не хотите, я и не приневоливаю вас, и вы меня не приневоливайте.
— Да ну его! —
с досадой прибавила она, —
едешь, что ли, со мной к Мамыкину?
— А откупщик, у которого дочь невеста, — вмешалась Марфенька. — Поезжайте, братец: на той неделе у них большой вечер, будут звать нас, — тише прибавила она, — бабушка не
поедет, нам без нее нельзя, а
с вами пустят…
—
С вами ни за что и не
поеду, вы не посидите ни минуты покойно в лодке… Что это шевелится у вас в бумаге? — вдруг спросила она. — Посмотрите, бабушка… ах, не змея ли?
Телега
ехала с грохотом, прискакивая; прискакивали и мужики; иной сидел прямо, держась обеими руками за края, другой лежал, положив голову на третьего, а третий, опершись рукой на локоть, лежал в глубине, а ноги висели через край телеги.
Встречались Райскому дальше в городе лица, очевидно бродившие без дела или
с «миражем дела». Купцы, томящиеся бездельем у своих лавок;
поедет советник на дрожках; пройдет, важно выступая, духовное лицо,
с длинной тростью.
— Я
с Марфенькой хочу
поехать на сенокос сегодня, — сказала бабушка Райскому, — твоя милость, хозяин, не удостоишь ли взглянуть на свои луга?
«Где она теперь, что делает одна? Отчего она не
поехала с бабушкой и отчего бабушка даже не позвала ее?» — задавал он себе вопросы.
Но все еще он не завоевал себе того спокойствия, какое налагала на него Вера: ему бы надо уйти на целый день,
поехать с визитами, уехать гостить на неделю за Волгу, на охоту, и забыть о ней. А ему не хочется никуда: он целый день сидит у себя, чтоб не встретить ее, но ему приятно знать, что она тут же в доме. А надо добиться, чтоб ему это было все равно.
— Кто, кто передал тебе эти слухи, говори! Этот разбойник Марк? Сейчас
еду к губернатору. Татьяна Марковна, или мы не знакомы
с вами, или чтоб нога этого молодца (он указал на Райского) у вас в доме никогда не была! Не то я упеку и его, и весь дом, и вас в двадцать четыре часа куда ворон костей не занашивал…
— Ну, я пришел
с вами проститься — скоро
еду! — сказал Райский.
— Вы
едете? —
с изумлением спросил Марк.
— Как же это ты…
едешь! —
с горестью говорил Козлов, — а книги?
— На чем же они
поехали,
с кем? — спросил он, помолчав.
— Ты, мой батюшка, что! — вдруг всплеснув руками, сказала бабушка, теперь только заметившая Райского. — В каком виде! Люди, Егорка! — да как это вы угораздились сойтись? Из какой тьмы кромешной! Посмотри,
с тебя течет, лужа на полу! Борюшка! ведь ты уходишь себя! Они домой
ехали, а тебя кто толкал из дома? Вот — охота пуще неволи! Поди, поди переоденься, — да рому к чаю! — Иван Иваныч! — вот и вы пошли бы
с ним… Да знакомы ли вы? Внук мой, Борис Павлыч Райский — Иван Иваныч Тушин!..
В промежутках он ходил на охоту, удил рыбу,
с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись
с ватагой приятелей верст за сорок, к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом
с ними вернуться к себе или
поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом пропасть месяца на три у себя, так что о нем ни слуху ни духу.
— Принеси чемодан
с чердака ко мне в комнату: я завтра
еду! — сказал он, не замечая улыбки Веры.
А потом опять была ровна, покойна, за обедом и по вечерам была сообщительна, входила даже в мелочи хозяйства, разбирала
с Марфенькой узоры, подбирала цвета шерсти, поверяла некоторые счеты бабушки, наконец
поехала с визитами к городским дамам.
Но, однако, если ей в самом деле захочется, он
поедет с упреками, жалобами и протестами до тех пор, пока потеряется из вида.
— Еще что Татьяна Марковна скажет! — говорила раздражительно, как будто
с досадой уступая, Марья Егоровна, когда уже лошади были поданы, чтобы
ехать в город. — Если она не согласится, я тебе никогда не прощу этого срама! Слышишь?
Ведь я бы не
поехала ни за что к вам так скоро, если б он не напугал меня вчера тем, что уж говорил
с Марфой Васильевной.
— Я — о Боже, Боже! —
с пылающими глазами начал он, — да я всю жизнь отдал бы — мы
поехали бы в Италию — ты была бы моей женой…
Губернатор ласково хлопнул рукой по его ладони и повел к себе, показал экипаж, удобный и покойный, — сказал, что и кухня
поедет за ним, и карты захватит. «В пикет будем сражаться, — прибавил он, — и мне веселее
ехать, чем
с одним секретарем, которому много будет дела».
Он подтвердил Егорке готовить платье, белье, сказавши, что
едет с губернатором.
Она звала его домой, говорила, что она воротилась, что «без него скучно», Малиновка опустела, все повесили нос, что Марфенька собирается
ехать гостить за Волгу, к матери своего жениха, тотчас после дня своего рождения, который будет на следующей неделе, что бабушка останется одна и пропадет
с тоски, если он не принесет этой жертвы… и бабушке, и ей…
— Бедный! Что
с ним? Я сейчас
поеду… Опасно?
Новостей много, слушай только… Поздравь меня: геморрой наконец у меня открылся! Мы
с доктором так обрадовались, что бросились друг другу в объятия и чуть не зарыдали оба. Понимаешь ли ты важность этого исхода? на воды не надо
ехать! Пояснице легче, а к животу я прикладываю холодные компрессы; у меня, ведь ты знаешь — pletora abdominalis…» [полнокровие в системе воротной вены (лат.).]
Дела шли своим чередом, как вдруг однажды перед началом нашей вечерней партии, когда Надежда Васильевна и Анна Васильевна наряжались к выходу, а Софья Николаевна
поехала гулять, взявши
с собой Николая Васильевича, чтоб завезти его там где-то на дачу, — доложили о приезде княгини Олимпиады Измайловны. Обе тетки поворчали на это неожиданное расстройство партии, но, однако, отпустили меня погулять, наказавши через час вернуться, а княгиню приняли.