Неточные совпадения
В одном месте опекун, а в другом бабушка смотрели только, — первый, чтобы
к нему в положенные часы
ходили учителя или чтоб он не пропускал уроков в школе; а вторая, чтоб он был здоров, имел аппетит и сон, да чтоб одет он был чисто, держал
себя опрятно, и чтоб, как следует благовоспитанному мальчику, «не связывался со всякой дрянью».
А его резали ножом, голова у него горела. Он вскочил и
ходил с своей картиной в голове по комнате, бросаясь почти в исступлении во все углы, не помня
себя, не зная, что он делает. Он вышел
к хозяйке, спросил,
ходил ли доктор, которому он поручил ее.
Леонтий, разумеется, и не думал
ходить к ней: он жил на квартире, на хозяйских однообразных харчах, то есть на щах и каше, и такой роскоши, чтоб обедать за рубль с четвертью или за полтинник, есть какие-нибудь макароны или свиные котлеты, — позволять
себе не мог. И одеться ему было не во что: один вицмундир и двое брюк, из которых одни нанковые для лета, — вот весь его гардероб.
— Весь город говорит! Хорошо! Я уж хотел
к вам с почтением идти, да вдруг, слышу, вы с губернатором связались, зазвали
к себе и
ходили перед ним с той же бабушкой на задних лапах! Вот это скверно! А я было думал, что вы и его затем позвали, чтоб спихнуть с крыльца.
В промежутках он
ходил на охоту, удил рыбу, с удовольствием посещал холостых соседей, принимал иногда у
себя и любил изредка покутить, то есть заложить несколько троек, большею частию горячих лошадей, понестись с ватагой приятелей верст за сорок,
к дальнему соседу, и там пропировать суток трое, а потом с ними вернуться
к себе или поехать в город, возмутить тишину сонного города такой громадной пирушкой, что дрогнет все в городе, потом пропасть месяца на три у
себя, так что о нем ни слуху ни духу.
Но через день, через два
прошло и это, и, когда Вера являлась
к бабушке, она была равнодушна, даже умеренно весела, только чаще прежнего запиралась у
себя и долее обыкновенного горел у ней огонь в комнате по ночам.
Райский, не замеченный им, ушел и стал пробираться, через шиповник,
к небольшим озерам, полагая, что общество, верно, расположилось там. Вскоре он услыхал шаги неподалеку от
себя и притаился. Мимо его
прошел Марк.
Райский пришел домой злой, не ужинал, не пошутил с Марфенькой, не подразнил бабушку и ушел
к себе. И на другой день он
сошел такой же мрачный и недовольный.
Однажды в сумерки опять он застал ее у часовни молящеюся. Она была покойна, смотрела светло, с тихой уверенностью на лице, с какою-то покорностью судьбе, как будто примирилась с тем, что выстрелов давно не слыхать, что с обрыва
ходить более не нужно. Так и он толковал это спокойствие, и тут же тотчас готов был опять верить своей мечте о ее любви
к себе.
— Леонтья я перевезу
к себе: там он будет как в своей семье, — продолжал Райский, — и если горе не
пройдет, то он и останется навсегда в тихом углу…
Они
прошли по лавкам. Вера делала покупки для
себя и для Марфеньки, так же развязно и словоохотливо разговаривая с купцами и с встречными знакомыми. С некоторыми даже останавливалась на улице и входила в мелочные, будничные подробности, зашла
к какой-то своей крестнице, дочери бедной мещанки, которой отдала купленного на платье ей и малютке ситцу и одеяло. Потом охотно приняла предложение Райского навестить Козлова.
Они тихо
сошли с горы по деревне и по большой луговине
к саду, Вера — склоня голову, он — думая об обещанном объяснении и ожидая его. Теперь желание выйти из омута неизвестности — для
себя, и положить, одним прямым объяснением, конец собственной пытке, — отступило на второй план.
Проходя мимо часовни, она на минуту остановилась перед ней. Там было темно. Она, с медленным, затаенным вздохом, пошла дальше,
к саду, и шла все тише и тише. Дойдя до старого дома, она остановилась и знаком головы подозвала
к себе Райского.
Она принимала гостей,
ходила между ними, потчевала, но Райский видел, что она, после визита
к Вере, была уже не в
себе. Она почти не владела
собой, отказывалась от многих блюд, не обернулась, когда Петрушка уронил и разбил тарелки; останавливалась среди разговора на полуслове, пораженная задумчивостью.
И старческое бессилие пропадало, она шла опять.
Проходила до вечера, просидела ночь у
себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и шла опять с обрыва,
к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
В особенно затруднительном положении очутилась Василиса. Она и Яков, как сказано, дали обет, если барыня придет в
себя и выздоровеет, он — поставит большую вызолоченную свечу
к местной иконе в приходской церкви, а она —
сходит пешком в Киев.
Неточные совпадения
— Поди, поди
к Mariette, — сказала она Сереже, вышедшему было за ней, и стала
ходить по соломенному ковру террасы. «Неужели они не простят меня, не поймут, как это всё не могло быть иначе?» сказала она
себе.
Проходя в первый раз мимо отделения Вронского, он заметил, что окно было задернуто. Но
проходя в другой раз, он увидал у окна старую графиню. Она подозвала
к себе Кознышева.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал, что приведет жену, но теперь, дав
себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он решил, что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не
ходила к больному. «За что ей мучаться, как я?» подумал он.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил
себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал
себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда
прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем.
Пройдет время, и я буду
к этому равнодушен».
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал что. Досада на нее за то, что она ставила
себя и его в такое фальшивое положение, вместе с жалостью
к ней за ее страдания, волновали его. Он
сошел вниз в партер и направился прямо
к бенуару Анны. У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею: