Неточные совпадения
— Дай-то
бог! лишь бы не Прошка. А кто-то в дураки
с вами станет играть?
— Вы не играйте
с Прошкой, ей-богу, не играйте! — сказал он
с беспокойством и почти
с угрозой.
—
Бог вас награди за вашу добродетель! как камень
с плеч! — воскликнул Евсей.
— Так вот что! — проговорила она, наконец, уныло. — Ну, мой друг,
бог с тобой! поезжай, уж если тебя так тянет отсюда: я не удерживаю! По крайней мере не скажешь, что мать заедает твою молодость и жизнь.
—
С вами горя не чувствуешь, Антон Иваныч, — сказала Анна Павловна, — так умеете утешить; дай
бог вам здоровья! Да выкушайте еще наливочки.
Впрочем, когда я дома обедаю, то милости прошу и тебя, а в другие дни — здесь молодые люди обыкновенно обедают в трактире, но я советую тебе посылать за своим обедом: дома и покойнее и не рискуешь столкнуться
бог знает
с кем.
— Что ж! если есть способности, так он пойдет здесь… ведь и вы не
с большего начали, а вот, слава
богу…
Любви и дружбе тоже верит, только не думает, что они упали
с неба в грязь, а полагает, что они созданы вместе
с людьми и для людей, что их так и надобно понимать и вообще рассматривать вещи пристально,
с их настоящей стороны, а не заноситься
бог знает куда.
— Ах, дядюшка, ей-богу, ни
с какой стороны не хорошо… — заметил Александр в отчаянии.
— Александр! — вскричал, вскочив
с места, Петр Иваныч, — закрой скорей свой клапан — весь пар выпустил! Ты сумасшедший! смотри, что ты наделал! в одну секунду ровно две глупости: перемял прическу и закапал письмо. Я думал, ты совсем отстал от своих привычек. Давно ты не был таким. Посмотри, посмотри, ради
бога, на себя в зеркало: ну, может ли быть глупее физиономия? а неглуп!
— Мудрено!
с Адама и Евы одна и та же история у всех,
с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня три, как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради
бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки
с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
«Нет, — говорил он сам
с собой, — нет, этого быть не может! дядя не знал такого счастья, оттого он так строг и недоверчив к людям. Бедный! мне жаль его холодного, черствого сердца: оно не знало упоения любви, вот отчего это желчное гонение на жизнь.
Бог его простит! Если б он видел мое блаженство, и он не наложил бы на него руки, не оскорбил бы нечистым сомнением. Мне жаль его…»
Кругом тихо. Только издали,
с большой улицы, слышится гул от экипажей, да по временам Евсей, устав чистить сапог, заговорит вслух: «Как бы не забыть: давеча в лавочке на грош уксусу взял да на гривну капусты, завтра надо отдать, а то лавочник, пожалуй, в другой раз и не поверит — такая собака! Фунтами хлеб вешают, словно в голодный год, — срам! Ух, господи, умаялся. Вот только дочищу этот сапог — и спать. В Грачах, чай, давно спят: не по-здешнему! Когда-то господь
бог приведет увидеть…»
Мы
с Марьей Ивановной да
с Наденькой были у него в манеже: я ведь, вы знаете, сама за ней наблюдаю: уж кто лучше матери усмотрит за дочерью? я сама занималась воспитанием и не хвастаясь скажу: дай
бог всякому такую дочь!
— Послушайте, — сказал он таким голосом, что маска вдруг слетела
с притворщицы, — оставим маменьку в стороне: сделайтесь на минуту прежней Наденькой, когда вы немножко любили меня… и отвечайте прямо: мне это нужно знать, ей-богу, нужно.
— Видишь ли? сам во всем кругом виноват, — примолвил Петр Иваныч, выслушав и сморщившись, — сколько глупостей наделано! Эх, Александр, принесла тебя сюда нелегкая! стоило за этим ездить! Ты бы мог все это проделать там, у себя, на озере,
с теткой. Ну, как можно так ребячиться, делать сцены… беситься? фи! Кто нынче это делает? Что, если твоя… как ее? Юлия… расскажет все графу? Да нет, этого опасаться нечего, слава
богу! Она, верно, так умна, что на вопрос его о ваших отношениях сказала…
Она разыграла свой роман
с тобой до конца, точно так же разыграет его и
с графом и, может быть, еще
с кем-нибудь… больше от нее требовать нельзя: выше и дальше ей нейти! это не такая натура: а ты вообразил себе
бог знает что…
— В самом деле, пора. Ну, до свидания. А то вообразят себя,
бог знает
с чего, необыкновенными людьми, — ворчал Петр Иваныч, уходя вон, — да и того…
— Вот давно бы так! — сказал Петр Иваныч, — а то
бог знает что наговорил! О прочем мы
с тобой и без него рассудим.
Всегда
с ней в театре; я же, говорит, и ложу достану, иногда
бог знает
с какими хлопотами, а он в ней и заседает».
— Ну, хорошо! не любите меня, —
с живостию продолжала она, — но исполните ваше обещание: женитесь на мне, будьте только со мной… вы будете свободны: делайте, что хотите, даже любите, кого хотите, лишь бы я иногда, изредка видела вас… О, ради
бога, сжальтесь, сжальтесь!..
— Ба, ба, ба! — сказал Петр Иваныч
с притворным изумлением, — тебя ли я слышу? Да не ты ли говорил — помнишь? — что презираешь человеческую натуру и особенно женскую; что нет сердца в мире, достойного тебя?.. Что еще ты говорил?.. дай
бог памяти…
— Про тебя уж начинают поговаривать, что ты того… этак… тронулся от любви, делаешь
бог знает что, водишься
с какими-то чудаками… Я бы для одного этого пошел.
—
Бог с ними!
Бог с ними! — сказал
с беспокойством Александр. — И вы, дядюшка, начали дико говорить! Этого прежде не водилось за вами. Не для меня ли? Напрасный труд! Я стремился выше — вы помните? Что ж вышло?
Александр думал, думал и решился на время прекратить свои прогулки,
бог знает
с какою целью, он и сам не знал этого, и не ходил ловить рыбу целую неделю. И Костяков не ходил. Наконец пошли.
Я мечтал о славе,
бог знает
с чего, и пренебрег своим делом; я испортил свое скромное назначение и теперь не поправлю прошлого: поздно!
— Разумнее! Ах, ma tante, не вы бы говорили: так дядюшкой и отзывается! Знаю я это счастье по его методе: разумнее — так, но больше ли? ведь у него все счастье, несчастья нет.
Бог с ним! Нет! моя жизнь исчерпана; я устал, утомился жить…
— Ух! гора
с плеч, слава
богу! — сказал Петр Иваныч, когда Александр уехал, — как будто и пояснице легче стало!
— Ей-богу-с; да чего, сударь, срам сказать: иной раз из Москвы соленые-то огурцы возят.
— Нет-с: по праздникам господа, как соберутся иногда, так, не дай
бог как едят! Поедут в какой-нибудь немецкий трактир, да рублей сто, слышь, и проедят. А пьют что — боже упаси! хуже нашего брата! Вот, бывало, у Петра Иваныча соберутся гости: сядут за стол часу в шестом, а встанут утром в четвертом часу.
—
Бог их ведает! Я спрашивал: ребята смеются, говорят: так, слышь, родятся. И что за кушанья? Сначала горячее подадут, как следует,
с пирогами, да только уж пироги
с наперсток; возьмешь в рот вдруг штук шесть, хочешь пожевать, смотришь — уж там их и нет, и растаяли… После горячего вдруг чего-то сладкого дадут, там говядины, а там мороженого, а там травы какой-то, а там жаркое… и не ел бы!
«Нет, — думала она, — без
бога, видно, ни на шаг». Она предложила Александру поехать
с ней к обедне в ближайшее село, но он проспал два раза, а будить она его не решалась. Наконец она позвала его вечером ко всенощной. «Пожалуй», — сказал Александр, и они поехали. Мать вошла в церковь и стала у самого клироса, Александр остался у дверей.
— Ах, нет, нет! —
с испугом заговорила Лизавета Александровна, — ради
бога, не нужно! Как можно… бал!
— Боже, боже, что я наделала! Я была брошена как камень на твоем пути; я мешаю тебе… Что за странная моя судьба! — прибавила она почти
с отчаянием. — Если человеку не хочется, не нужно жить… неужели
бог не сжалится, не возьмет меня? Мешать тебе…