Третьего дня, однако ж, говоря о городах, они, не знаю как, опять проговорились, что Ясико, или Ессико, лежащий на западном берегу острова Нифона, один из самых богатых городов в Японии, что находящийся против него островок Садо изобилует неистощимыми минеральными богатствами.
Адмирал хочет теперь же, дорогой, заглянуть туда.
Неточные совпадения
Но, кажется, лгали: они
хотели подражать
адмиралу, который велел приготовить, в первое свидание с японцами на фрегате, завтрак для гокейнсов и поручил нам угощать их, а сам не присутствовал.
После размена учтивостей губернатор встал и
хотел было уходить, но
адмирал предложил еще некоторые вопросы.
Адмирал, напротив,
хотел, чтоб суда наши растянулись и чтоб корвет стал при входе на внутренний рейд, шкуна и транспорт поместились в самом проходе, а фрегат остался бы на втором рейде, который нужно было удержать за собой.
Вообще их приняли сухо, а
адмирал вовсе не принял,
хотя они желали видеть его.
Вчера, 18-го,
адмирал приказал дать знать баниосам, чтоб они продолжали, если
хотят, ездить и без дела, а так, в гости, чтобы как можно более сблизить их с нашими понятиями и образом жизни.
Адмирал недоволен и
хочет просить, чтоб его устранили от переговоров.
Мы
хотя и убрали паруса, но
адмирал предполагает идти, только не в Едо, а в Шанхай, чтобы узнать там, что делается в Европе, и запастись свежею провизиею на несколько месяцев.
Рождество у нас прошло, как будто мы были в России. Проводив японцев, отслушали всенощную, вчера обедню и молебствие, поздравили друг друга, потом обедали у
адмирала. После играла музыка. Эйноске, видя всех в парадной форме, спросил, какой праздник.
Хотя с ними избегали говорить о христианской религии, но я сказал ему (надо же приучать их понемногу ко всему нашему): затем сюда приехали.
Главные условия свидания состояли в том, чтобы один из полномочных встретил
адмирала при входе в дом, чтобы при угощении обедом или завтраком присутствовали и они, а не как
хотел Овосава: накормить без себя.
Адмирал сказал им, что
хотя отношения наши с ними были не совсем приятны, касательно отведения места на берегу, но он понимает, что губернаторы ничего без воли своего начальства не делали и потому против них собственно ничего не имеет, напротив, благодарит их за некоторые одолжения, доставку провизии, воды и т. п.; но просит только их представить своему начальству, что если оно намерено вступить в какие бы то ни было сношения с иностранцами, то пора ему подумать об отмене всех этих стеснений, которые всякой благородной нации покажутся оскорбительными.
Адмирал не
хотел, однако ж, напрасно держать их в страхе: он предполагал объявить им, что мы воротимся не прежде весны, но только
хотел сказать это уходя, чтобы они не делали возражений. Оттого им послали объявить об этом, когда мы уже снимались с якоря. На прощанье Тсутсуй и губернаторы прислали еще недосланные подарки, первый бездну ящиков
адмиралу, Посьету, капитану и мне, вторые — живности и зелени для всех.
Ему на другой же день
адмирал послал дюжину вина и по дюжине или по две рюмок и стаканов — пей не
хочу!
Дорогой
адмирал послал сказать начальнику города, что он желает видеть его у себя и удивляется, что тот не
хочет показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами в замок видеть их двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь начальника, отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и приедет.
Вечером, идучи к
адмиралу пить чай, я остановился над люком общей каюты посмотреть, с чем это большая сковорода стоит на столе. «Не
хотите ли попробовать жареной акулы?» — спросили сидевшие за столом. «Нет». — «Ну так ухи из нее?» — «Вы шутите, — сказал я, — разве она годится?» — «Отлично!» — отвечали некоторые. Но я после узнал, что те именно и не дотрогивались до «отличного» блюда, которые хвалили его.
Но
адмирал приехал за каким-то другим делом, а более, кажется, взглянуть, как мы стоим на мели, или просто
захотел прокатиться и еще раз пожелать нам счастливого пути — теперь я уже забыл. Тут мы окончательно расстались до Петербурга.
По приходе в Англию забылись и страшные, и опасные минуты, головная и зубная боли прошли, благодаря неожиданно хорошей для тамошнего климата погоде, и мы, прожив там два месяца, пустились далее. Я забыл и думать о своем намерении воротиться,
хотя адмирал, узнав о моей болезни, соглашался было отпустить меня. Вперед, дальше манило новое. Там, в заманчивой дали, было тепло и ревматизмы неведомы.
С наступлением тихой погоды
хотели наконец, посредством японских лодок, дотащить кое-как пустой остов до бухты — и все-таки чинить. Если фрегат держался еще на воде в тогдашнем своем положении, так это, сказывал
адмирал, происходило, между прочим, оттого, что систерны в трюме, обыкновенно наполненные пресной водой, были тогда пусты, и эта пустота и мешала ему погрузиться совсем.
Неточные совпадения
После взятия Азова, когда Петр искал места для гавани и трудился над укреплениями, Лефорт не мог дождаться его и вперед всех ускакал в Москву,
хотя ему, как
адмиралу, и не мешало бы позаботиться о месте для рождавшегося флота, порученного его смотрению.
— Что?! Как? Да ты в своем ли уме?! — почти крикнул
адмирал, отступая от Володи и взглядывая на него своими внезапно загоревшимися глазками, как на человека, действительно лишившегося рассудка. — Тебе выпало редкое счастье поплавать смолоду в океанах, сделаться дельным и бравым офицером и повидать свет, а ты не рад… Дядя за него хлопотал, а он… Не ожидал я этого, Володя… Не ожидал… Что же ты
хочешь сухопутным моряком быть, что ли?.. У маменьки под юбкой все сидеть? — презрительно кидал он.
— А зачем ему больше? Он не такая стрекоза, как ты! — шутливо заметил
адмирал, стоявший у дверей. — Койка есть, где спать, и отличное дело… А
захотел гулять, — палуба есть… Прыгай там.
— А я вас не благодарю за то, что вы не
хотите служить при мне! — полушутя сказал
адмирал. — Не благодарю! Но вижу, что вы… славный, я вам скажу, молодой человек… И я буду жаловаться на вас Василию Федоровичу: он лишил меня хорошего флаг-гардемарина!
Володя Ашанин
хотя и пользовался благоволением его превосходительства, тем не менее, старался не особенно часто попадаться ему на глаза и на вахтах, что называется, держал ухо востро, чтобы
адмиралу не за что было придраться и «разнести».