Неточные совпадения
В один сумрачный ненастный день, в начале октября 186* года, в гардемаринскую роту морского кадетского корпуса неожиданно вошел директор, старый, необыкновенно простой и добродушный
адмирал, которого кадеты нисколько не боялись,
хотя он и любил иногда прикинуться строгим и сердито хмурил густые, нависшие и седые свои брови, журя какого-нибудь отчаянного шалуна. Но добрый взгляд маленьких выцветших глаз выдавал старика, и он никого не пугал.
Разумеется, это дядюшка-адмирал, этот старый чудак и завзятый морской волк, отчаянный деспот и крикун и в то же время безграничный добряк, живший одиноким холостяком вместе с таким же, как он, стариком Лаврентьевым, отставным матросом, в трех маленьких комнатках на Васильевском острове, сиявших тем блеском и той безукоризненной чистотой, какие бывают только на военном корабле, — разумеется, это он удружил племяннику… Недаром он непременно
хотел сделать из него моряка.
— Что?! Как? Да ты в своем ли уме?! — почти крикнул
адмирал, отступая от Володи и взглядывая на него своими внезапно загоревшимися глазками, как на человека, действительно лишившегося рассудка. — Тебе выпало редкое счастье поплавать смолоду в океанах, сделаться дельным и бравым офицером и повидать свет, а ты не рад… Дядя за него хлопотал, а он… Не ожидал я этого, Володя… Не ожидал… Что же ты
хочешь сухопутным моряком быть, что ли?.. У маменьки под юбкой все сидеть? — презрительно кидал он.
— А зачем ему больше? Он не такая стрекоза, как ты! — шутливо заметил
адмирал, стоявший у дверей. — Койка есть, где спать, и отличное дело… А
захотел гулять, — палуба есть… Прыгай там.
И
хотя Ашанин тоже нередко «завирался», и даже более других, объясняя старому штурману, что в будущем не будет ни войн, ни междоусобиц, ни богатых, ни бедных, ни титулов, ни отличий, тем не менее, он пользовался особенным расположением Степана Ильича — и за то, что отлично, не хуже штурмана, брал высоты и делал вычисления, и за то, что был исправный и добросовестный служака и не «зевал» на вахте, и за то, что не лодырь и не белоручка и, видимо, рассчитывает на себя, а не на протекцию дяди-адмирала.
— Весьма возможно. Он любит лично знакомиться с чинами эскадры и с офицерами. Но вам-то тревожиться нечего, Андрей Николаевич. К вам самому строгому
адмиралу не за что придраться,
хотя бы он и искал случая. Вы ведь знаете, что я не комплименты вам говорю, и знаете, что я считаю за счастье служить с вами, Андрей Николаевич! — прибавил с чувством капитан.
«Слава богу!» — подумал Андрей Николаевич.
Хотя сегодня он и был расхвален
адмиралом, тем не менее, все-таки полагал, что чем дальше от начальства, тем лучше. И он пошел в кают-компанию завтракать и сообщить новости.
Однако бывали «штормы», но «урагаников» не было, и никто на «Коршуне» не видел, что на «Витязе» видели не раз, как
адмирал, приходя в бешенство, бросал свою фуражку на палубу и топтал ее ногами. На «Коршуне» только слышали, — и не один раз, — как
адмирал разносил своего флаг-офицера и как называл его «щенком»,
хотя этому «щенку» и было лет двадцать шесть. Но это не мешало
адмиралу через пять же минут называть того же флаг-офицера самым искренним тоном «любезным другом».
Володя Ашанин
хотя и пользовался благоволением его превосходительства, тем не менее, старался не особенно часто попадаться ему на глаза и на вахтах, что называется, держал ухо востро, чтобы
адмиралу не за что было придраться и «разнести».
Зардевшийся Ашанин отвечал, что до сих пор не думал об этом вопросе, причем утаил, однако, от
адмирала, что извел уже немало бумаги на сочинение стихов и что, кроме того, вел,
хотя и неаккуратно, дневник, в который записывал свои впечатления и описывал посещаемые им порты.
— По крайней мере, в два месяца кое-что основательно увидите и опишете. Я знаю
адмирала. А потом опять на «Коршун». Надеюсь, что
адмирал не отнимет вас от меня! — любезно прибавил капитан. — Или вы
хотите к нему?
Благодаря любезному разрешению
адмирала Бонара побывать внутри страны и видеть все, что
хочет, Ашанин вскоре отправился в Барию, один из больших городов Кохинхины, завоеванной французами. Почти все анамитские города и селения стоят на реках, и потому сообщение очень удобное. Ежедневно в 8 часов утра из Сайгона отправляются в разные французские посты и города, где находятся гарнизоны, военные канонерские лодки, неглубоко сидящие в воде, доставляют туда провизию, почту и перевозят людей.
Проскакав с большой отвагой,
хотя и с малым умением ездить верхом, несколько верст, моряки вернулись в город, и Володя тотчас же отправился на корвет оканчивать свой труд. Оставалось переписать несколько страниц… Того и гляди, нагрянет
адмирал, а у Ашанина работа еще не готова.
— Ого… труд весьма почтенный, судя по объему! — мягко и ласково проговорил Василий Федорович, взявши рукопись. — Вы
хотите, чтобы я послал
адмиралу?.. Не лучше ли вам самому представить при свидании. Я думаю, мы скоро увидим
адмирала или, по крайней мере, узнаем, где он… Завтра придет почтовый пароход из Го-Конга и, вероятно, привезет известия… Лучше сами передайте
адмиралу свою работу. Он, наверное, заставит вас ему и прочесть.
Хотя адмирал и успокаивал капитана, находя, что он нисколько не виноват в постигшем его несчастье, тем не менее, капитан клипера переживал тяжелые минуты и сам просил о скорейшем назначении следствия.
И в данном случае, представляя к награде капитана,
хотя и попавшего в беду и едва не потерявшего вверенного ему судна, но показавшего себя в критические минуты на высоте положения,
адмирал дает полезный урок флоту, указывая морякам, в чем истинный дух морского дела, и поддерживая этот дух нравственным одобрением таких хороших моряков, как командир клипера…
— И если стать на эту точку зрения, то я должен бы не спешить на помощь товарищу, а думать о собственном благополучии. Многие
адмиралы одобрили бы такое благоразумие, тем более что и правила его предписывают… Но все вы, господа, конечно, поступили бы точно так, как и я, и наплевали бы на правила, а торопились бы на помощь бедствующему судну, не думая о том, что скажет начальство,
хотя бы вы знали, что оно и отдаст вас под суд… Не правда ли, Ашанин?
Ашанин сразу заметил какую-то особенную тишину на палубе, заметил взволнованно-тревожный вид вахтенного мичмана,
хотя тот и старался скрыть его перед Володей в напускной отваге, увидал на мостике мрачную физиономию долговязого старшего офицера и удрученно-недовольное круглое лицо толстенького, низенького и пузатенького капитана и легко сообразил, что
адмирал только что «штормовал», а то, пожалуй, еще и «штормует», чего Ашанин в качестве приглашенного гостя, да еще собирающегося читать свое произведение, вовсе не предвидел и чему далеко не радовался.
— Ну, вот, теперь я знаю, чего
хотите, а то: «все равно!» — улыбнулся
адмирал и, крикнув своего вестового, приказал принести две бутылки.
Вечером Ашанин прочел только полглавы.
Адмирал объяснил, что он
хочет спать и слушать хорошо не может. Зато на следующий день он внимательно и с видимым интересом прослушал окончание.
Хотя адмирал во все время пребывания на «Витязе» Ашанина и выказывал ему явное благоволение, и
хотя адмиральские завтраки и обеды были очень вкусны, тем не менее, наш юный моряк был несказанно рад, когда
адмирал разрешил ему вернуться на «Коршун». Перед этим была неприятная история:
адмирал предлагал Ашанину остаться при нем флаг-гардемарином.
—
Хотите? — любезно спрашивал
адмирал, призвав к себе Ашанина в каюту часа за два до прихода в Нагасаки.
— Почему же вы отказываетесь,
хотел бы я знать? И как вы смеете отказываться, а?
Адмирал оказывает ему честь, а он даже не поблагодарил. Он, видите ли, не желает…
— А я вас не благодарю за то, что вы не
хотите служить при мне! — полушутя сказал
адмирал. — Не благодарю! Но вижу, что вы… славный, я вам скажу, молодой человек… И я буду жаловаться на вас Василию Федоровичу: он лишил меня хорошего флаг-гардемарина!