Неточные совпадения
Не ездите, Христа ради!» Вслушавшись в наш разговор, Фаддеев заметил, что качка ничего, а что есть на море такие места,
где «крутит», и когда корабль в эдакую «кручу»
попадает, так сейчас вверх килем повернется.
А там вдруг слышишь, сочится где-то сквозь стенку струя и
падает дождем на что случится, без разбора, — на стол, на диван, на голову кому-нибудь.
— «
Где? как?» — «С койки сорвался: мы трое подвесились к одному крючку, крючок сорвался, мы все и
упали: я ничего, и Паисов ничего,
упали просто и встали, а Шведов голову ушиб — такой смех!
Возьмет книгу, все равно какую, и оставит ее без сожаления; ляжет и уснет
где ни
попало и когда угодно; ест все без разбора, особенно фрукты.
Был полдень, жар так и
палил, особенно тут, в ущелье,
где воздух сперт и камни сильно отражают лучи.
Но дом был весь занят: из Капштата ехали какие-то новобрачные домой, на ферму, и ночевали в той самой комнате,
где мы
спали с Зеленым.
Не было возможности дойти до вершины холма,
где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом, городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только
падает его луч.
Жить, то есть
спать, везде можно:
где ни лягте — тепло и сухо.
«На парусах!» — подумывал я, враг обедов на траве, особенно impromptu, чаев на открытом воздухе,
где то ложки нет, то хлеб с песком или чай с букашками. Но нечего делать, поехал; а жарко,
палит.
Множество возвращающегося с работы простого народа толпилось на пристани, ожидая очереди
попасть на паром, перевозивший на другую сторону,
где первая кидалась в глаза куча навозу, грязный берег, две-три грязные хижины, два-три тощие дерева и за всем этим — вспаханные поля.
Ров и стена,
где торгуют разносчики, обращены к городу; и если б одно ядро
попало в европейский квартал, тогда и осажденные и осаждающие не разделались бы с консулами.
Спали на полу, по каютам, по лавкам — везде,
где только можно.
Я не пошел к ним, а отправился по берегу моря, по отмели, влез на холм, пробрался в грот,
где расположились бивуаком матросы с наших судов, потом посетил в лесу нашу идиллию: матрос Кормчин
пас там овец.
Мы шли, шли в темноте, а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал тот же самый, который принес нам цветы.
Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не туда
попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда выехали в открытое море.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто
спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
Мы жадно
напали на лимонад и потом уже спросили,
где хозяин и можно ли его видеть.
«Какое наслаждение, после долгого странствования по морю, лечь
спать на берегу в постель, которая не качается,
где со столика ничего не
упадет,
где над вашей головой не загремит ни бизань-шкот, ни грота-брас,
где ничто не шелохнется!..» — думал я… и вдруг вспомнил, что здесь землетрясения — обыкновенное, ежегодное явление. Избави Боже от такой качки!
Вечер так и прошел; мы были вместо десяти уже в шестнадцати милях от берега. «Ну, завтра чем свет войдем», — говорили мы, ложась
спать. «Что нового?» — спросил я опять, проснувшись утром, Фаддеева. «Васька жаворонка съел», — сказал он. «Что ты,
где ж он взял?» — «Поймал на сетках». — «Ну что ж не отняли?» — «Ушел в ростры, не могли отыскать». — «Жаль! Ну а еще что?» — «Еще — ничего». — «Как ничего: а на якорь становиться?» — «Куда те становиться: ишь какая погода! со шканцев на бак не видать».
Что за плавание в этих печальных местах! что за климат! Лета почти нет: утром ни холодно, ни тепло, а вечером положительно холодно. Туманы скрывают от глаз чуть не собственный нос. Вчера
палили из пушек, били в барабан, чтоб навести наши шлюпки с офицерами на место,
где стоит фрегат. Ветра большею частию свежие, холодные, тишины почти не бывает, а половина июля!
Тунгусы — охотники, оленные промышленники и ямщики. Они возят зимой на оленях, но, говорят, эта езда вовсе не так приятна, как на Неве,
где какой-то выходец из Архангельска катал публику: издали все ведь кажется или хуже, или лучше, но во всяком случае иначе, нежели вблизи. А здесь езда на оленях даже опасна, потому что Мая становится неровно, с полыньями, да, кроме того, олени
падают во множестве, не выдерживая гоньбы.