Неточные совпадения
«Я понял бы ваши слезы, если б это были слезы зависти, —
сказал я, — если б вам было жаль, что на мою, а не на вашу долю выпадает быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…» Я говорил ей
хорошим слогом.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» —
сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж
лучше снять фотографию: та, по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
«Вино это нехорошо; красавица
лучше стоит», —
сказал я.
Действительно, нет
лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда поспеет, надо есть ложечкой. Если не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин
сказал спич, в котором изъявил удовольствие, что второй раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и звал вторично к себе.
Горы не смотрели так угрюмо и неприязненно, как накануне; они старались выказать, что было у них получше, хотя
хорошего, правду
сказать, было мало, как солнце ни золотило их своими лучами.
— Стало быть, всего
лучше уходить в море? —
сказал я негоцианту-немцу, который грозил нам ураганом.
Чтобы согласить эту разноголосицу, Льода вдруг предложил
сказать, что корвет из Камчатки, а мы из Петербурга вышли в одно время. «
Лучше будет, когда
скажете, что и пришли в одно время, в три месяца». Ему показали карту и объяснили, что из Камчатки можно прийти в неделю, в две, а из Петербурга в полгода. Он сконфузился и стал сам смеяться над собой.
Баниосы тоже, за исключением некоторых, Бабы-Городзаймона, Самбро, не
лучше: один
скажет свой вопрос или ответ и потом сонно зевает по сторонам, пока переводчик передает. Разве ученье, внезапный шум на палубе или что-нибудь подобное разбудит их внимание: они вытаращат глаза, навострят уши, а потом опять впадают в апатию. И музыка перестала шевелить их. Нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости — всего, чем так сознательно владеет европеец.
Адмирал
сказал, что он надеется чрез несколько дней получить другой ответ,
лучше и толковее этого.
И когда видишь японцев, сидящих на пятках, то
скажешь только, что эта вся амуниция как нельзя
лучше пригнана к сидячему положению и что тогда она не лишена своего рода величавости и даже красива.
— «Чем же это
лучше Японии? — с досадой
сказал я, — нечего делать, велите мне заложить коляску, — прибавил я, — я проедусь по городу, кстати куплю сигар…» — «Коляски дать теперь нельзя…» — «Вы шутите, гocподин Демьен?» — «Нимало: здесь ездят с раннего утра до полудня, потом с пяти часов до десяти и одиннадцати вечера; иначе заморишь лошадей».
«Зачем так много всего этого? —
скажешь невольно, глядя на эти двадцать, тридцать блюд, — не
лучше ли два-три блюда, как у нас?..» Впрочем, я не знаю, что
лучше: попробовать ли понемногу от двадцати блюд или наесться двух так, что человек после обеда часа два томится сомнением, будет ли он жив к вечеру, как это делают иные…
Фаддеев встретил меня с раковинами. «Отстанешь ли ты от меня с этою дрянью?» —
сказал я, отталкивая ящик с раковинами, который он, как блюдо с устрицами, поставил передо мной. «Извольте посмотреть, какие есть
хорошие», — говорил он, выбирая из ящика то рогатую, то красную, то синюю с пятнами. «Вот эта, вот эта; а эта какая славная!» И он сунул мне к носу. От нее запахло падалью. «Что это такое?» — «Это я чистил: улитки были, —
сказал он, — да, видно, прокисли». — «Вон, вон! неси к Гошкевичу!»
Даже на наши вопросы, можно ли привезти к ним товары на обмен, они отвечали утвердительно.
Сказали ли бы все это японцы, ликейцы, китайцы? — ни за что. Видно, корейцы еще не научены опытом, не жили внешнею жизнью и не успели выработать себе политики. Да
лучше если б и не выработали: скорее и легче переступили бы неизбежный шаг к сближению с европейцами и к перевоспитанию себя.
Люди наши, заслышав приказ, вытащили весь багаж на палубу и стояли в ожидании, что делать. Между вещами я заметил зонтик, купленный мной в Англии и валявшийся где-то в углу каюты. «Это зачем ты взял?» — спросил я Тимофея. «Жаль оставить», —
сказал он. «Брось за борт, — велел я, — куда всякую дрянь везти?» Но он уцепился и
сказал, что ни за что не бросит, что эта вещь
хорошая и что он охотно повезет ее через всю Сибирь. Так и сделал.
Сказали еще, что если я не хочу ехать верхом (а я не хочу), то можно ехать в качке (сокращенное качалке), которую повезут две лошади, одна спереди, другая сзади. «Это-де очень удобно: там можно читать, спать». Чего же
лучше? Я обрадовался и просил устроить качку. Мы с казаком, который взялся делать ее, сходили в пакгауз, купили кожи, ситцу, и казак принялся за работу.
Сегодня, возвращаясь с прогулки, мы встретили молодую крестьянскую девушку, очень недурную собой, но с болезненной бледностью на лице. Она шла в пустую, вновь строящуюся избу. «Здравствуй! ты нездорова?» — спросили мы. «Была нездорова: голова с месяц болела, теперь здорова», — бойко отвечала она. «Какая же ты красавица!» —
сказал кто-то из нас. «Ишь что выдумали! — отвечала она, — вот войдите-ка
лучше посмотреть, хорошо ли мы строим новую избу?»
Искусство делать колеса, видно, еще не распространилось здесь повсюду, или для кочек и болот сани оказываются
лучше — не знаю: Егор Петрович не мог
сказать мне этого.
Потом заседатель
сказал, что лошади только что приехали и действительно измучены, что «
лучше вам подождать до света, а то ночью тут гористо» и т. п.
«Там берегом дорога
хорошая, ни грязи, ни ям нет, —
сказал он, — славно пешком идти».
Я узнал от смотрителя, однако ж, немного: он добавил, что там есть один каменный дом, а прочие деревянные; что есть продажа вина; что господа все
хорошие и купечество знатное; что зимой живут в городе, а летом на заимках (дачах), под камнем, «то есть камня никакого нет, —
сказал он, — это только так называется»; что проезжих бывает мало-мало; что если мне надо ехать дальше, то чтоб я спешил, а то по Лене осенью ехать нельзя, а берегом худо и т. п.
«
Лучше всего вам кухлянку купить, особенно двойную…» —
сказал другой, вслушавшийся в наш разговор. «Что это такое кухлянка?» — спросил я. «Это такая рубашка из оленьей шкуры, шерстью вверх. А если купите двойную, то есть и снизу такая же шерсть, так никакой шубы не надо».