Неточные совпадения
«Я понял бы ваши слезы, если б это
были слезы зависти, — сказал я, — если б вам
было жаль, что на мою, а не на вашу долю выпадает
быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно, что мне открывается вся великая
книга, из которой едва кое-кому удается прочесть первую страницу…» Я говорил ей хорошим слогом.
Такой ловкости и цепкости, какою обладает матрос вообще, а Фаддеев в особенности, встретишь разве в кошке. Через полчаса все
было на своем месте, между прочим и
книги, которые он расположил на комоде в углу полукружием и перевязал, на случай качки, веревками так, что нельзя
было вынуть ни одной без его же чудовищной силы и ловкости, и я до Англии пользовался
книгами из чужих библиотек.
С
книгами поступил он так же, как и прежде: поставил их на верхние полки, куда рукой достать
было нельзя, и так плотно уставил, что вынуть
книгу не
было никакой возможности.
У него
было то же враждебное чувство к
книгам, как и у берегового моего слуги: оба они не любили предмета, за которым надо
было ухаживать с особенным тщанием, а чуть неосторожно поступишь, так, того и гляди, разорвешь.
Я ахнул: платье, белье,
книги, часы, сапоги, все мои письменные принадлежности, которые я
было расположил так аккуратно по ящикам бюро, — все это в кучке валялось на полу и при каждом толчке металось то направо, то налево.
Какие бы, однако, ни
были взяты предосторожности против падения разных вещей, но почти при всяком толчке что-нибудь да найдет случай вырваться: или
книга свалится с полки, или куча бумаг, карта поползет по столу и тут же захватит по дороге чернильницу или подсвечник.
Покойно, правда,
было плавать в этом безмятежном царстве тепла и безмолвия: оставленная на столе
книга, чернильница, стакан не трогались; вы ложились без опасения умереть под тяжестью комода или полки
книг; но сорок с лишком дней в море! Берег сделался господствующею нашею мыслью, и мы немало обрадовались, вышедши, 16-го февраля утром, из Южного тропика.
Мы пошли по улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто покупал
книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается на большой улице. Здесь
есть своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу, карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Возьмет
книгу, все равно какую, и оставит ее без сожаления; ляжет и уснет где ни попало и когда угодно;
ест все без разбора, особенно фрукты.
Вообще мы старались
быть любезны с гостями, показывали им, после завтрака, картинки и, между прочим, в
книге Зибольда изображение японских видов: людей, зданий, пейзажей и прочего.
Он сказал, что у него много
книг, большею частию голландских;
есть и французские.
Наши синологи
были у него и приобрели много изданных им
книг, довольно редких в Европе.
В одном только кабинете пастора, наполненном
книгами и рукописями,
были два небольших окна со стеклами, подаренными ему, кажется, человеком Соединенных Штатов.
Может
быть, вы все
будете недовольны моим эскизом и потребуете чего-нибудь еще: да чего же? Кажется, я догадываюсь. Вам лень встать с покойного кресла, взять с полки
книгу и прочесть, что Филиппинские острова лежат между 114 и 134° восточн‹ой› долг‹оты›; 5 и 20° северн‹ой› шир‹оты›, что самый большой остров — Люсон, с столичным городом Манила, потом следуют острова: Магинданао, Сулу, Палауан; меньшие: Самар, Панай, Лейт, Миндоро и многие другие.
Я заикнулся на этих словах не потому, чтоб они
были несправедливы, а потому, что, пробегая одну
книгу о Якутске («Поездка в Якутск»), я прочел там совсем противное о якутском обществе.
Вы знаете, что
были и
есть люди, которые подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, с стихиями, — все это герои, которых имена мы знаем наизусть и
будет знать потомство, печатаем
книги о них, рисуем с них портреты и делаем бюсты.
Портретов их нет,
книг о них не пишется, даже в формуляре их сказано
будет глухо: «Исполняли разные поручения начальства».
Книга г-на Геденштрома издана в 1830 году; может
быть, автор с тех пор и сам отказался от своего парадокса.
Впрочем, обе приведенные
книги, «Поездка в Якутск» и «Отрывки о Сибири», дают, по возможности, удовлетворительное понятие о здешних местах и вполне заслуживают того одобрения, которым наградила их публика. Первая из них дала два, а может
быть, и более изданий. Рекомендую вам обе, если б вы захотели узнать что-нибудь больше и вернее об этом отдаленном уголке, о котором я как проезжий, встретивший нечаянно остановку на пути и имевший неделю-другую досуга, мог написать только этот бледный очерк.
Илья Иванович иногда возьмет и книгу в руки — ему все равно, какую-нибудь. Он и не подозревал в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно иметь картину на стене, можно и не иметь, можно пойти прогуляться, можно и не пойти: от этого ему все равно, какая бы ни
была книга; он смотрел на нее, как на вещь, назначенную для развлечения, от скуки и от нечего делать.
Неточные совпадения
Была тут также лавочка // С картинами и
книгами, // Офени запасалися // Своим товаром в ней.
«Уйди!..» — вдруг закричала я, // Увидела я дедушку: // В очках, с раскрытой
книгою // Стоял он перед гробиком, // Над Демою читал. // Я старика столетнего // Звала клейменым, каторжным. // Гневна, грозна, кричала я: // «Уйди! убил ты Демушку! //
Будь проклят ты… уйди!..»
Самая
книга"О водворении на земле добродетели"
была не что иное, как свод подобных афоризмов, не указывавших и даже не имевших целью указать на какие-либо практические применения.
Потом остановились на мысли, что
будет произведена повсеместная «выемка», и стали готовиться к ней: прятали
книги, письма, лоскутки бумаги, деньги и даже иконы — одним словом, все, в чем можно
было усмотреть какое-нибудь «оказательство».
— Вам, старички-братики, и
книги в руки! — либерально прибавил он, — какое количество по душе назначите, я наперед согласен! Потому теперь у нас время такое: всякому свое, лишь бы поронцы
были!