Неточные совпадения
В Австралии
есть кареты и коляски; китайцы начали носить ирландское полотно; в Ост-Индии говорят все по-английски; американские дикари из леса порываются в Париж и в Лондон, просятся в университет; в Африке
черные начинают стыдиться своего цвета лица и понемногу привыкают носить белые перчатки.
Цвет глаз и волос до бесконечности разнообразен:
есть совершенные брюнетки, то
есть с
черными как смоль волосами и глазами, и в то же время с необыкновенною белизной и ярким румянцем; потом следуют каштановые волосы, и все-таки белое лицо, и, наконец, те нежные лица — фарфоровой белизны, с тонкою прозрачною кожею, с легким розовым румянцем, окаймленные льняными кудрями, нежные и хрупкие создания с лебединою шеей, с неуловимою грацией в позе и движениях, с горделивою стыдливостью в прозрачных и чистых, как стекло, и лучистых глазах.
Вот он, поэтический образ, в
черном фраке, в белом галстухе, обритый, остриженный, с удобством, то
есть с зонтиком под мышкой, выглядывает из вагона, из кеба, мелькает на пароходах, сидит в таверне, плывет по Темзе, бродит по музеуму, скачет в парке!
Она
была высокого роста, смугла, с ярким румянцем, с большими
черными глазами и с косой, которая, не укладываясь на голове, падала на шею, — словом, как на картинах пишут римлянок.
С ней
была пожилая дама, вся в
черном, начиная с чепца до ботинок; и сама хозяйка тоже; они, должно
быть, в трауре.
Десерт состоял из апельсинов, варенья, бананов, гранат; еще
были тут называемые по-английски кастард-эппльз (custard apples) плоды, похожие видом и на грушу, и на яблоко, с белым мясом, с
черными семенами. И эти
были неспелые. Хозяева просили нас взять по нескольку плодов с собой и подержать их дня три-четыре и тогда уже
есть. Мы так и сделали.
Уж если
быть черным, так
черным как уголь, чтоб кожа лоснилась, как хорошо вычищенный сапог.
Очнувшись, со вздохом скажешь себе: ах, если б всегда и везде такова
была природа, так же горяча и так величаво и глубоко покойна! Если б такова
была и жизнь!.. Ведь бури, бешеные страсти не норма природы и жизни, а только переходный момент, беспорядок и зло, процесс творчества,
черная работа — для выделки спокойствия и счастия в лаборатории природы…
9-го мы думали
было войти в Falsebay, но ночью проскользнули мимо и очутились миль за пятнадцать по ту сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем
черные от ветра, как зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря, ветров и гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее нагибается круто к средине, а основания выдается в море. Вершины гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
И ласточки, и вороны
есть; но не те: ласточки серее, а ворона
чернее гораздо.
Если пройдете мимо — ничего; но спросите
черную красавицу о чем-нибудь, например о ее имени или о дороге, она соврет, и вслед за ответом раздастся хохот ее и подруг, если они тут
есть.
У подъезда, на нижней ступеньке, встретил нас совсем
черный слуга; потом слуга малаец, не совсем
черный, но и не белый, с красным платком на голове; в сенях — служанка, англичанка, побелее; далее, на лестнице, — девушка лет 20, красавица, положительно белая, и, наконец, — старуха, хозяйка, nec plus ultra белая, то
есть седая.
Англичанин — барин здесь, кто бы он ни
был: всегда изысканно одетый, холодно, с пренебрежением отдает он приказания
черному. Англичанин сидит в обширной своей конторе, или в магазине, или на бирже, хлопочет на пристани, он строитель, инженер, плантатор, чиновник, он распоряжается, управляет, работает, он же едет в карете, верхом, наслаждается прохладой на балконе своей виллы, прячась под тень виноградника.
Говорят, это смесь
черного и зеленого чаев; но это еще не причина, чтоб он
был так дурен; прибавьте, что к чаю подали вместо сахару песок, сахарный конечно, но все-таки песок, от которого мутный чай стал еще мутнее.
В отеле в час зазвонили завтракать. Опять разыгрался один из существенных актов дня и жизни. После десерта все двинулись к буфету, где, в
черном платье, с
черной сеточкой на голове, сидела Каролина и с улыбкой наблюдала, как смотрели на нее. Я попробовал
было подойти к окну, но места
были ангажированы, и я пошел писать к вам письма, а часа в три отнес их сам на почту.
Кроме их медленными кругами носились в воздухе коршуны; близ жилых мест появлялись и вороны, гораздо ярче колоритом наших:
черный цвет
был на них
чернее и резко оттенялся от светлых пятен.
В эту минуту обработываются главные вопросы, обусловливающие ее существование, именно о том, что ожидает колонию, то
есть останется ли она только колониею европейцев, как оставалась под владычеством голландцев, ничего не сделавших для
черных племен, и представит в будущем незанимательный уголок европейского народонаселения, или
черные, как законные дети одного отца, наравне с белыми,
будут разделять завещанное и им наследие свободы, религии, цивилизации?
Наконец, европеец старается склонить
черного к добру мирными средствами: он протягивает ему руку, дарит плуг, топор, гвоздь — все, что полезно тому;
черный, истратив жизненные припасы и военные снаряды, пожимает протянутую руку, приносит за плуг и топор слоновых клыков, звериных шкур и ждет случая угнать скот, перерезать врагов своих, а после этой трагической развязки удаляется в глубину страны — до новой комедии, то
есть до заключения мира.
Гористая и лесистая местность Рыбной реки и нынешней провинции Альбани способствовала грабежу и манила их селиться в этих местах. Здесь возникли первые неприязненные стычки с дикими, вовлекшие потом белых и
черных в нескончаемую доселе вражду. Всякий, кто читал прежние известия о голландской колонии, конечно помнит, что они
были наполнены бесчисленными эпизодами о схватках поселенцев с двумя неприятелями: кафрами и дикими зверями, которые нападали с одной целью: похищать скот.
Они посредством его, как другие посредством военных или административных мер, достигли чего хотели, то
есть заняли земли, взяли в невольничество, сколько им нужно
было,
черных, привили земледелие, добились умеренного сбыта продуктов и зажили, как живут в Голландии, тою жизнью, которою жили столетия тому назад, не задерживая и не подвигая успеха вперед.
Белых жителей не видно по улицам ни души: еще
было рано и жарко, только
черные бродили кое-где или проезжали верхом да работали.
Из хозяев никто не говорил по-английски, еще менее по-французски. Дед хозяина и сам он, по словам его, отличались нерасположением к англичанам, которые «наделали им много зла», то
есть выкупили
черных, уняли и унимают кафров и другие хищные племена, учредили новый порядок в управлении колонией, провели дороги и т. п. Явился сын хозяина, здоровый, краснощекий фермер лет двадцати пяти, в серой куртке, серых панталонах и сером жилете.
Напрасно вы
будете искать глазами
черного народонаселения как граждан в городах.
«Изучаю нравы, — отвечал он, — n’est ce pas que c’est pittoresque?» — «Гм! pittoresque, — думалось мне, — да, пожалуй, но собственного, местного, негритянского тут
было только:
черные тела да гримасы, все же прочее…
Он, как
был вчера, — в зеленом сюртуке, нанковых панталонах, в
черном жилете, с лорнеткой на ленточке и в шляпе, без перчаток, — так и пустился с нами в дорогу.
Я обогнул утес, и на широкой его площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и на дворе ходили часовые, с заряженными ружьями, и не спускали глаз с арестантов, которые, с скованными ногами, сидели и стояли, группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут
были, только двое белых, остальные все
черные. Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
Там молодой,
черный как деготь, негр, лет двадцати и красавец собой, то
есть с крутыми щеками, выпуклым лбом и висками, толстогубый, с добрым выражением в глазах, прекрасно сложенный, накрывал на стол.
Тут
была третья и последняя тюрьма, меньше первых двух; она состояла из одного только флигеля, окруженного решеткой; за ней толпились
черные.
— Может
быть,
черные мысленно делают не совсем выгодное заключение о смирении своих наставников».
К обеду, то
есть часов в пять, мы, запыленные, загорелые, небритые, остановились перед широким крыльцом «Welch’s hotel» в Капштате и застали в сенях толпу наших. Каролина
была в своей рамке, в своем
черном платье, которое
было ей так к лицу, с сеточкой на голове. Пошли расспросы, толки, новости с той и с другой стороны. Хозяйки встретили нас, как старых друзей.
Под покровом
черной, но прекрасной, успокоительной ночи, как под шатром, хорошо
было и спать мертвым сном уставшему матросу, и разговаривать за чайным столом офицерам.
Возвращение на фрегат
было самое приятное время в прогулке:
было совершенно прохладно; ночь тиха; кругом, на чистом горизонте, резко отделялись
черные силуэты пиков и лесов и ярко блистала зарница — вечное украшение небес в здешних местах. Прямо на голову текли лучи звезд, как серебряные нити. Но вода
была лучше всего: весла с каждым ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг шлюпки.
Повыше сословия одеты прилично;
есть даже франты в белоснежных кофтах и в атласных шароварах, в туфлях на толстой подошве и с косой,
черной, густой, лоснящейся и висящей до пяток, с богатым веером, которым они прикрывают голову от солнца.
Луна светила им прямо в лицо: одна
была старуха, другая лет пятнадцати, бледная, с
черными, хотя узенькими, но прекрасными глазами; волосы прикреплены на затылке серебряной булавкой.
Третья партия японцев
была лучше одета: кофты у них из тонкой, полупрозрачной
черной материи, у некоторых вытканы белые знаки на спинах и рукавах — это гербы. Каждый, даже земледелец, имеет герб и право носить его на своей кофте. Но некоторые получают от своих начальников и вообще от высших лиц право носить их гербы, а высшие сановники — от сиогуна, как у нас ордена.
Вон деревни жмутся в теснинах, кое-где разбросаны хижины. А это что: какие-то занавески с нарисованными на них, белой и
черной краской, кругами? гербы Физенского и Сатсумского удельных князей, сказали нам гости. Дунул ветерок, занавески заколебались и обнаружили пушки: в одном месте три, с развалившимися станками, в другом одна вовсе без станка — как страшно! Наши артиллеристы подозревают, что на этих батареях
есть и деревянные пушки.
На них, сверх
черной кофты из льняной материи и длинного шелкового халата,
были еще цветные шелковые же юбки с разрезанными боками и шелковыми кистями.
Но когда мы приехали,
было холодно; мы жались к каминам, а из них так и валил
черный, горький дым.
«Не может
быть: отчего же он такой
черный?» Попробовал — в самом деле та же микстура, которую я, под видом чая, принимал в Лондоне, потом в Капштате.
Англичане хорошим чаем, да просто чаем (у них он один), называют особый сорт грубого
черного или смесь его с зеленым, смесь очень наркотическую, которая дает себя чувствовать потребителю, язвит язык и небо во рту, как почти все, что англичане
едят и
пьют.
Англичане
пьют свой
черный чай и знать не хотят, что чай имеет свои белые цветы.
Эйноске и Кичибе и те
были в парадных шелковых халатах, в новых кофтах (всегда
черных) и в шелковых юбках.
У всех четырех полномочных, и у губернаторов тоже, на голове наставлена
была на маковку, вверх дном, маленькая,
черная, с гранью, коронка, очень похожая формой на дамские рабочие корзиночки и, пожалуй, на кузовки, с которыми у нас бабы ходят за грибами.
Все это делалось стоя, все
были в параде: шелковых юбок не оберешься. Видно, что собрание
было самое торжественное. Кичибе и Эйноске
были тоже в шелку: креповая
черная или голубая мантильи, с белыми гербами на спине и плечах, шелковый халат, такая же юбка и белые бумажные чулки.
О. А. Гошкевич сказывал, что тут
были трепанги; я
ел что-то
черное, хрупкое и слизистое, но не знаю что.
Наши русые волосы и белые зубы им противны; у них женщины сильно
чернят зубы;
чернили бы и волосы, если б они и без того не
были чернее сажи.
Тсутсую я подарил серебряную позолоченную ложку, с
чернью, фасона наших деревенских ложек, и пожелал, чтоб он привык
есть ею и приучил бы детей своих, «в надежде почаще обедать с русскими».
Вот мимо пронеслось стадо дельфинов: сначала плыл один — наруже видно
было только острое
черное перо.
Испанские метисы одержимы желанием прослыть, где
есть случай, испанцами — но это невозможно: чересчур смуглые лица, чересчур
черные волосы обличают неиспанскую кровь на каждом шагу.
— «Это очень хорошо; у меня
есть черный…» — «Прекрасно!» — заметил собеседник.