— Пусть он будет, — будет брюнет, — голубушка, непременно брюнет, — быстро заговорила Людмила. — Глубокий брюнет. Глубокий, как яма. И вот вам образчик: как ваш гимназист, — такие же чтобы
черные были брови и очи с поволокой, и волосы черные с синим отливом, ресницы густые-густые, синевато-черные ресницы. Он у вас красавец, — право, красавец! Вот вы мне такого.
Неточные совпадения
Хотя часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при людях, с удовольствием глянул на их большие золотые крышки.
Было без двадцати минут двенадцать. Передонов решил, что можно
побыть немного. Угрюмо шел он за Вершиною по дорожкам, мимо опустелых кустов
черной и красной смородины, малины, крыжовника.
В хитрых
черных глазах его вспыхнул презрительный огонек. Он думал, что Передонов пришел просить денег в долг, и решил, что больше полутораста рублей не даст. Многие в городе чиновники должны
были Скучаеву более или менее значительные суммы. Скучаев никогда не напоминал о возврате долга, но зато не оказывал дальнейшего кредита неисправным должникам. В первый же раз он давал охотно, по мере своей свободной наличности и состоятельности просителя.
Когда Передонов вернулся домой, он застал Варвару в гостиной с книгой в руках, что бывало редко. Варвара читала поварскую книгу, — единственную, которую она иногда открывала. Книга
была старая, трепаная, в
черном переплете.
Черный переплет бросился в глаза Передонову и привел его в уныние.
— По
черной книге я не стану
есть! — решительно заявил Передонов, быстро выхватил из рук Варвары книгу и унес ее в спальню.
Книга
была старая, трепаная, в
черном переплете.
— По
черной книге я не стану
есть! — решительно заявил Передонов, быстро выхватил из рук у Варвары книгу и унес ее в спальню.
Да, впрочем, и раньше что
были гимназисты для Передонова? Не только ли аппаратом для растаскивания пером
чернил по бумаге и для пересказа суконным языком того, что когда-то
было сказано языком человечьим! Передонов во всю свою учительскую деятельность совершенно искренно не понимал и не думал о том, что гимназисты — такие же люди, как и взрослые. Только бородатые гимназисты с пробудившимся влечением к женщинам вдруг становились в его глазах равными ему.
Передонов посматривал на него, и особенно приятно ему
было смотреть, когда Саша стоял на коленях, как наказанный, и смотрел вперед, к сияющим дверям алтарным, с озабоченным и просительным выражением на лице, с мольбою и печалью в
черных глазах, осененных длинными, до синевы
черными ресницами.
Ольга Васильевна, худощавая старушка, высокая и прямая, с добродушным лицом, которому она, однако, старалась придавать строгое выражение, и Саша Пыльников, мальчик хорошо откормленный и строго выдержанный своею теткою, сидели за чайным столом. Сегодня
была Сашина очередь ставить варенье, из деревни, и потому он чувствовал себя хозяином, важно угощал Ольгу Васильевну, и
черные глаза его блестели.
Он ушел. Коковкина пошла утешать Сашу. Саша грустно сидел у окна и смотрел на звездное небо. Уже спокойны и странно печальны
были его
черные глаза. Коковкина молча погладила его по голове.
Скоро явился Евгений Иванович Суровцев, гимназический врач, человек маленький,
черный, юркий, любитель разговоров о политике и о новостях. Знаний больших у него не
было, но он внимательно относился к больным, лекарствам предпочитал диэту и гигиену и потому лечил успешно.
Передонов подумал, что у Володина, пожалуй, и денег столько нет. Или поскупится, купит простенький,
черный. И это
будет скверно, думал Передонов: Адаменко — барышня светская; если итти к ней свататься в кой-каком галстуке, то она может обидеться и откажет. Передонов сказал...
Она
была вся в
черном, эта странная, жуткая посетительница, с
черными глазами, с
черными волосами, — и вот она заговорила о чем-то, быстро, часто, отчетливо.
— У нее, — продолжал он о Марте — только и
есть одно платье
черное.
Пыльников
был веселый, он улыбался и смотрел на Передонова обманчиво-чистыми,
черными, бездонными глазами. Сашино лицо мучило и соблазняло Передонова. Чаровал его проклятый мальчишка своею коварною улыбкою.
Она
была закутана в
черную кофту, повязана
черным платком и, посинелыми от холода губами сжимая
черный мундштук, пускала густыми тучами
черный дым.
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (
Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы
почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь
черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Он, как водой студеною, // Больную
напоил: // Обвеял буйну голову, // Рассеял думы
черные, // Рассудок воротил.
«У нас
была оказия, — // Сказал детина с
черными // Большими бакенбардами, — // Так нет ее чудней».
Батрачка безответная // На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в
черный день, // Всю жизнь о соли думала, // О соли
пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце мальчика, // Когда крестьянки вспомнили // И
спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).