Неточные совпадения
—
Вот тебе, Евсей Митрич, новые жители под твою умную руку. Пожалуй, помоги
мне укрепиться около
тебя на хорошую жизнь.
— Про
меня — спроси исправника, он князю моему довольно обязан, и ему князем писано, чтоб чинить
мне помощь во всех делах. Худого — не услышишь,
вот те порука — святые иконы. Дочь твою
я знаю,
я тут, у
тебя в городе, всё знаю, четыре раза неприметно был, всё выспросил. Старший мой тоже здесь бывал и дочь твою видел — не беспокойся!
— Эх, Евсей Митрич, рано
ты отходишь, не сберёг себя.
Мне бы
ты вот как нужен, позарез!
— Про
тебя был слух, что
ты — умная,
вот я и молчала. Думала — сама догадаешься.
Мне что?
Мне — была бы правда сказана, люди не примут, господь зачтёт.
—
Вот оно к чему! — обиженно вскричал Артамонов. — Ну,
я, девицы, не во гнев вам, свою-то сторону всё-таки похвалю: у нас обычаи помягче, народ поприветливее. У нас даже поговорка сложена: «Свапа да Усожа — в Сейм текут; слава
тебе, боже, — не в Оку!»
—
Вот — одна
ты спишь, без
меня…
—
Я вот одного до смерти боюсь — понести от
тебя…
— Будут. Трёх царей да царицу пережил — нате-ко! У скольких хозяев жил, все примёрли, а
я — жив! Вёрсты полотен наткал.
Ты, Илья Васильев, настоящий,
тебе долго жить.
Ты — хозяин,
ты дело любишь, и оно
тебя. Людей не обижаешь.
Ты — нашего дерева сук, — катай!
Тебе удача — законная жена, а не любовница: побаловала да и нет её! Катай во всю силу. Будь здоров, брат,
вот что! Будь здоров, говорю…
—
Вот, гляди, как Алексей любит свою… И его любить легко — он весёлый, одевается барином, а
ты — что? Ходишь, ни с кем не ласков, никогда не посмеёшься. С Алексеем
я бы душа в душу жила, а
я с ним слова сказать не смела никогда,
ты ко
мне сторожем горбуна твоего приставил, нарочно, хитреца противного…
—
Я тебя — не больно. Надо учить.
Меня отец бил ой-ёй как! И мать. Конюх, приказчик. Лакей-немец. Ещё когда свой бьёт — не так обидно, а
вот чужой — это горестно. Родная рука — легка!
— Что ж
ты дома, дитя? Гулянье, а
ты — дома? Учиться поедешь? Это хорошо. «Неучёный — что нерожёный»,
вот как говорят. Ну,
мне без
тебя скушно будет, дитя.
«
Вот что
я сделал из страха за
тебя».
— Да что
ты меня учишь? Не знаю
я, что ли, как надо говорить?
Я — не слепая,
я вижу, как подхалим этот ко всем, даже к Тихону, ластится:
вот я и говорю: ласков, как жидёнок, а ласковые — опасные. Знала
я такого, ласкового…
— От
меня тебе — часы, на! От жены — сукно на поддёвку. И
вот ещё — деньги.
— Дерзко
ты говоришь со
мной; мальчишка
я, что ли?
Ты бы
вот о чём подумала:
вот,
я говорю с
тобой, и душа моя открыта, а больше
мне не с кем говорить эдак-то. С Натальей — не разговоришься.
Мне её иной раз бить хочется. А
ты… Эх вы, бабы!..
—
Я — понимаю,
тебе в Москве жить хочется; там веселее,
вот и Алексей…
—
Ты что-то часто говоришь об этом: портятся люди, портятся. Но ведь это дело не наше; это дело попов, учителей, ну — кого там? Лекарей разных, начальства. Это им наблюдать, чтобы народ не портился, это — их товар, а мы с
тобой — покупатели. Всё, брат, понемножку портится.
Ты вот стареешь, и
я тоже. Однако ведь
ты не скажешь девке: не живи, девка, старухой будешь!
Настоятель внушает
мне: «
Ты, говорит, укрепи его простотой твоей,
ты, говорит, скажи ему
вот что и
вот как».
Настоятель после ругал
меня: «Что
ты, говорит, какую кощунственную бессмыслицу сболтнул?» Да,
вот как…
— Нет, напрасно! У него разум — строгий.
Я вначале даже боялся говорить с ним, — и хочется, а — боюсь! А когда отец помер — Тихон очень подвинул
меня к себе.
Ты ведь не так любил отца, как
я.
Тебя и Алексея не обидела эта несправедливая смерть, а Тихона обидела.
Я ведь тогда не на монахиню рассердился за глупость её, а на бога, и Тихон сразу приметил это. «
Вот, говорит, комар живёт, а человек…»
— Всего сразу не скажешь. Да,
я бы, может, всю жизнь молчал, но — богомольцы мешают. Совесть тревожат. И — опасно, вдруг выскользнет Тихоново в моих-то речах? Нет, он человек умный, хоть, может,
я и не люблю его. Он и про
тебя думает:
вот, говорит, трудился человек для детей, а дети ему чужие…
—
Ты,
вот этот! Жену ругал, Тихона,
меня, мальчишку какого-то вспомнил, плакал. Кричал: Авраам, Исаак, баран! Что это значит?
Хорошо ещё, что был при скандале этом Локтев, приятель мой, и догадался свалить
тебя с ног коньяком, а
меня вот телеграммой вызвал.
— Смотри, опять напьёшься.
Вот у
меня Мирон учится на инженера — сделай милость! За границу хочет ехать — пожалуйста! Всё это — в дом, а не из дома.
Ты — пойми, наше сословие — главная сила…
—
Ты не гляди, кто каков, плох, хорош, это непрочно стоит, вчера было хорошо, а сегодня — плохо.
Я, Пётр Ильич, всё видел, и плохое и хорошее, ох, много
я видел! Бывало — вижу:
вот оно, хорошее! А его и нет.
Я —
вот он
я, а его нету, его, как пыль ветром, снесло. А
я —
вот! Так ведь
я — что? Муха между людей,
меня и не видно. А —
ты…
—
Вот что:
я, конечно, понимаю,
ты всю жизнь со
мной прожил, это — так! Ну, однако
ты стар,
тебе уж трудно…
—
Ты воображаешь, что легко жить тайной любовницей? Сладкопевцева говорит, что любовница, как резиновые галоши, — нужна, когда грязно,
вот! У неё роман с вашим доктором, и они это не скрывают, а
ты меня прячешь, точно болячку, стыдишься, как будто
я кривая или горбатая, а
я — вовсе не урод…
— Дурак, а правду понял раньше всех.
Вот оно как повернулось.
Я говорил: всем каторга! И — пришло. Смахнули, как пыль тряпицей. Как стружку смели. Так-то, Пётр Ильич. Да. Чёрт строгал, а
ты — помогал. А — к чему всё? Грешили, грешили, — счёта нет грехам!
Я всё смотрел: диво! Когда конец?
Вот наступил на вас конец. Отлилось вам свинцом всё это… Потеряла кибитка колесо…
— Ну,
вот — опрокинули вас, свалили, остался
ты беззащитный, а
я, как был, в стороне…
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас».
Вот тебе и сейчас!
Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто
тебе делает гримасу, когда
ты отвернешься.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «
Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а
вот ты у
меня, любезный, поешь селедки!»
Хлестаков. Да что?
мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)
Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а
меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко…
Вот еще! смотри
ты какой!..
Я заплачу, заплачу деньги, но у
меня теперь нет.
Я потому и сижу здесь, что у
меня нет ни копейки.
Хлестаков.
Ты растолкуй ему сурьезно, что
мне нужно есть. Деньги сами собою… Он думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже.
Вот новости!