Неточные совпадения
После обеда
другие дрёмовцы
видели неведомого человека за рекою, на «Коровьем языке», на мысу, земле князей Ратских; ходил человек в кустах тальника, меряя песчаный мыс ровными, широкими шагами, глядел из-под ладони на город, на Оку и на петлисто запутанный приток её, болотистую речку Ватаракшу [устар. негодный, неуклюжий — Ред.].
Отцы стравливали детей, как бойцовых петухов; полупьяные, они стояли плечо в плечо
друг с
другом, один — огромный, неуклюжий, точно куль овса, из его красных, узеньких щелей под бровями обильно текли слёзы пьяного восторга;
другой весь подобрался, точно готовясь прыгнуть, шевелил длинными руками, поглаживая бёдра свои, глаза его почти безумны. Пётр,
видя, что борода отца шевелится на скулах, соображает...
Вокруг них, над ними непроницаемо чёрная тьма, они даже глаз
друг друга не
видят и говорят беззвучным шёпотом. Пахнет сеном, берёзовыми вениками, из погреба поднимается сыроватый, приятный холодок. Тяжёлая, точно из свинца литая, тишина облила городишко; иногда пробежит крыса, попищат мышата, да ежечасно на колокольне у Николы подбитый колокол бросает в тьму унылые, болезненно дрожащие звуки.
— Нет, я крепко сплю, снов не
вижу. Да и чему сниться? Я и не видал, каков он. Ударили меня, я едва на ногах устоял, треснул кого-то кистенём по башке, потом —
другого, а третий убежал.
Ложится на песок или на кучу стружек и быстро засыпает. В зеленоватом небе ласково разгорается заря; вот солнце хвастливо развернуло над землёю павлиний хвост лучей и само, золотое, всплыло вслед за ним; проснулись рабочие и,
видя распростёртое, большое тело, предупреждают
друг друга...
Муж был сух, холоден, она чувствовала, что иногда он смотрит на неё так, как будто она мешает ему
видеть что-то
другое, скрытое за её спиной.
Она
видит, что все вокруг её говорят уверенно, каждый что-то хорошо знает, она именно
видит, как простые твёрдые слова, плотно пригнанные одно к
другому, отгораживают каждому человеку кусок какой-то крепкой правды, люди и отличаются словами
друг от
друга и украшают себя ими, побрякивая, играя словами, как золотыми и серебряными цепочками своих часов.
Артамонову почти приятно было
видеть мальчика под осенним дождём или зимою, когда Павел колол дрова и грел дыханием озябшие пальцы, стоя, как гусь, на одной ноге, поджимая
другую, с которой сползал растоптанный, дырявый сапог.
— Бог —
видит: бездельно веруем; а без дел вера — на что ему? Где наша помощь
друг другу и где любовь? И о чём молим? Всё о мелких пустяках. Молиться надобно, а всё-таки…
Вдруг музыка оборвалась, женщина спрыгнула на пол, чёрный Стёпа окутал её золотистым халатом и убежал с нею, а люди закричали, завыли, хлопая ладонями, хватая
друг друга; завертелись лакеи, белые, точно покойники в саванах; зазвенели рюмки и бокалы, и люди начали пить жадно, как в знойный день. Пили и ели они нехорошо, непристойно; было почти противно
видеть головы, склонённые над столом, это напоминало свиней над корытом.
Артамонов старший слушал, покрякивая, много ел, старался меньше пить и уныло чувствовал себя среди этих людей зверем
другой породы. Он знал: все они — вчерашние мужики;
видел во всех что-то разбойное, сказочное, внушающее почтение к ним и общее с его отцом. Конечно, отец был бы с ними и в деле и в кутежах, он, вероятно, так же распутничал бы и жёг деньги, точно стружку. Да, деньги — стружка для этих людей, которые неутомимо, со всею силой строгают всю землю,
друг друга, деревню.
И вспоминал разных утешителей, которых
видел в жизни: бесстыдных женщин ярмарки, клоунов цирка и акробатов, фокусников, укротителей диких зверей, певцов, музыкантов и чёрного Стёпу, «
друга человеческого». В брате Алексее тоже есть что-то общее с этими людями. А в Тихоне Вялове — нет. И в Пауле Менотти тоже нет.
Люди — глупы уже потому, что почти все они, скрыто или явно, считают себя умнее его; они выдумывают очень много лишнего; возможно, что они делают это по силе какой-то слепоты, каждый хочет отличиться от всех
других, боясь потерять себя в людях, боясь не
видеть себя.
— Я — не набрасывался. Я — опознался. Мне нужно было не вас, а
другого. Вы всё это оставьте. Ошибка. Вы
увидите скоро, что я говорю правду. Должны дать мне денег на лечение ноги. Вот что…
— И многие — обозлились, — продолжал монах очень тихо. — Я три года везде ходил, я
видел: ух, как обозлились! А злятся — не туда.
Друг против
друга злятся; однако — все виноваты, и за ум, и за глупость. Это мне поп Глеб сказал: очень хорошо!
Было странно слышать, что этот кроткий урод говорит сердито, почти со злобой, совершенно не свойственной ему. И ещё более удивляло единогласие Тихона и дяди в оценке мужа Татьяны, — старики жили несогласно, в какой-то явной, но немой вражде, почти не разговаривая, сторонясь
друг друга. В этом Яков ещё раз
видел надоевшую ему человеческую глупость: в чём могут быть не согласны люди, которых завтра же опрокинет смерть?