Неточные совпадения
Являлся доктор Сомов, чернобородый, мрачный; остановясь в двери, на пороге, он осматривал всех выпуклыми, каменными
глазами из-под
бровей, похожих на усы, и спрашивал хрипло...
Нос тяжелый, синеватый,
глаза деда заросли серыми
бровями.
Белое лицо ее казалось осыпанным мукой, голубовато-серые, жидкие
глаза прятались в розовых подушечках опухших век, бесцветные
брови почти невидимы на коже очень выпуклого лба, льняные волосы лежали на черепе, как приклеенные, она заплетала их в смешную косичку, с желтой лентой в конце.
Мать редко смеется и мало говорит, у нее строгое лицо, задумчивые голубоватые
глаза, густые темные
брови, длинный, острый нос и маленькие, розовые уши.
Она стала угловатой, на плечах и бедрах ее высунулись кости, и хотя уже резко обозначились груди, но они были острые, как локти, и неприятно кололи
глаза Клима; заострился нос, потемнели густые и строгие
брови, а вспухшие губы стали волнующе яркими.
На стене, над комодом, была прибита двумя гвоздями маленькая фотография без рамы, переломленная поперек, она изображала молодого человека, гладко причесанного, с густыми
бровями, очень усатого, в галстуке, завязанном пышным бантом.
Глаза у него были выколоты.
Зорко наблюдая за ней, видя ее нахмуренные
брови, сосредоточенно ищущий взгляд темных
глаз, слушая слишком бурное исполнение лирической музыки Шопена и Чайковского, Клим догадывался, что она зацепилась за что-то очень раздражающее ее, именно зацепилась, как за куст шиповника.
Рассказывала Нехаева медленно, вполголоса, но — без печали, и это было странно. Клим посмотрел на нее; она часто прищуривала
глаза, подрисованные
брови ее дрожали. Облизывая губы, она делала среди фраз неуместные паузы, и еще более неуместна была улыбка, скользившая по ее губам. Клим впервые заметил, что у нее красивый рот, и с любопытством мальчишки подумал...
Он говорил, приподняв вышитые
брови, поблескивая
глазами...
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось,
глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв
брови, широко открыв
глаза, спрашивал...
Туробоев отошел в сторону, Лютов, вытянув шею, внимательно разглядывал мужика, широкоплечего, в пышной шапке сивых волос, в красной рубахе без пояса; полторы ноги его были одеты синими штанами. В одной руке он держал нож, в другой — деревянный ковшик и, говоря, застругивал ножом выщербленный край ковша, поглядывая на господ снизу вверх светлыми
глазами. Лицо у него было деловитое, даже мрачное, голос звучал безнадежно, а когда он перестал говорить,
брови его угрюмо нахмурились.
Высоко подняв
брови, он смотрел в потолок, и Клим впервые видел его красивые, холодные
глаза так угрюмо покорными.
Сняв пальто, он оказался в сюртуке, в накрахмаленной рубашке с желтыми пятнами на груди, из-под коротко подстриженной бороды торчал лиловый галстух бабочкой. Волосы на голове он тоже подстриг, они лежали раздвоенным чепчиком, и лицо Томилина потеряло сходство с нерукотворенным образом Христа. Только фарфоровые
глаза остались неподвижны, и, как всегда, хмурились колючие, рыжие
брови.
Освещенное девичьими
глазами сапфирового цвета круглое и мягкое лицо казалось раскрашенным искусственно; излишне ярки были пухлые губы, слишком велики и густы золотистые
брови, в общем это была неподвижная маска фарфоровой куклы.
Дядя Хрисанф говорил, размахивая рукою, стараясь раскрыть как можно шире маленькие свои
глаза, но достигал лишь того, что дрожали седые
брови, а
глаза блестели тускло, как две оловянные пуговицы, застегнутые в красных петлях.
Он смотрел на маленького в сравнении с ним царя и таких же небольших министров, озабоченно оттопырив губы, спрятав
глаза под буграми
бровей, смотрел на них и на золотые часы, таявшие в руке его.
Размахивая палкой, делая даме в углу приветственные жесты рукою в желтой перчатке, Корвин важно шел в угол, встречу улыбке дамы, но, заметив фельетониста, остановился, нахмурил
брови, и концы усов его грозно пошевелились, а матовые белки
глаз налились кровью. Клим стоял, держась за спинку стула, ожидая, что сейчас разразится скандал, по лицу Робинзона, по его растерянной улыбке он видел, что и фельетонист ждет того же.
Но Томилин не слушал возражений, — усмехаясь, приподняв рыжие
брови, он смотрел на адвоката фарфоровыми
глазами и тискал в лицо его вопросы...
— Революционеров — мало, — ворчливо пожаловался Самгин, неожиданно для себя. Кутузов поднял
брови, пристально взглянул на него серыми
глазами и заговорил очень мягко, вполголоса...
Но тотчас же над переносьем его явилась глубокая складка, сдвинула густые
брови в одну линию, и на секунду его круглые
глаза ночной птицы как будто слились в один
глаз, формою как восьмерка. Это было до того странно, что Самгин едва удержался, чтоб не отшатнуться.
Осторожно входил чистенько одетый юноша, большеротый, широконосый, с белесыми
бровями; карие
глаза его расставлены далеко один от другого, но одинаково удивленно смотрят в разные стороны, хотя назвать их косыми — нельзя.
Она была вся в зеленом, украшена травами из лент, чулки ее сплошь в серебряных блестках, на распущенных волосах — венок из трав и желтых цветов; она — без маски, но искусно подгримирована: огромные, глубоко провалившиеся
глаза, необыкновенно изогнутые
брови, яркие губы, от этого лицо ее сделалось замученным, раздражающе и нечеловечески красивым.
Его лицо изъедено оспой, поэтому оно и было шероховатым, точно камень, из-под выщипанных
бровей угрюмо смотрели синеватые
глаза.
— Правильно, — соглашался Алексей Гогин, прищурив
глаз, почесывая ногтем мизинца
бровь. — И раньше он писал хорошо… как это? О шиле и мешке?
Он снова задумался, высоко подняв
брови. В это утро он блестел более, чем всегда, и более крепок был запах одеколона, исходивший от него. Холеное лицо его солидно лоснилось, сверкал перламутр ногтей. Только
глаза его играли вопросительно, как будто немножко тревожно.
Говорил он через плечо, Самгин видел только половину его лица с тусклым, мокрым
глазом под серой
бровью и над серыми волосами бороды.
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но все же приятно было видеть Лютова в судорогах страха, а Лютов был так испуган, что его косые беспокойные
глаза выкатились,
брови неестественно расползлись к вискам. Он пытался сказать что-то людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на них руками. Наблюдать за Лютовым не было времени, — вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего у Самгина по спине поползла холодная дрожь.
— Да, эсеры круто заварили кашу, — сумрачно сказал ему Поярков — скелет в пальто, разорванном на боку; клочья ваты торчали из дыр, увеличивая сходство Пояркова со скелетом. Кости на лице его, казалось, готовились прорвать серую кожу. Говорил он, как всегда, угрюмо, грубовато, но
глаза его смотрели мягче и как-то особенно пристально; Самгин объяснил это тем, что
глаза глубоко ушли в глазницы, а
брови, раньше всегда нахмуренные, — приподняты, выпрямились.
— Значит, рабочие наши задачи такие: уничтожить самодержавие — раз! Немедленно освободить всех товарищей из тюрем, из ссылки — два! Организовать свое рабочее правительство — три! — Считая, он шлепал ладонью по ящику и притопывал ногою в валенке по снегу; эти звуки напоминали работу весла — стук его об уключину и мягкий плеск. Слушало Якова человек семь, среди них — двое студентов, Лаврушка и толстолицый Вася, — он слушал нахмуря
брови, прищурив
глаза и опустив нижнюю губу, так что видны были сжатые зубы.
— Ну, — в привычках мысли, в направлении ее, — сказала Марина, и
брови ее вздрогнули, по
глазам скользнула тень. — Успенский-то, как ты знаешь, страстотерпец был и чувствовал себя жертвой миру, а супруг мой — гедонист, однако не в смысле только плотского наслаждения жизнью, а — духовных наслаждений.
Марина слушала, приподняв
брови, уставясь на него янтарными зрачками расширенных
глаз, облизывая губы кончиком языка, — на румяное лицо ее, как будто изнутри, выступила холодная тень.
Заставляя себя любезно улыбаться, он присматривался к Дуняше с тревогой и видел: щеки у нее побледнели,
брови нахмурены; закусив губу, прищурясь, она смотрела на огонь лампы, из
глаз ее текли слезинки. Она судорожно позванивала чайной ложкой по бутылке.
Лицо у нее было замкнутое,
брови нахмурены,
глаза потемнели.
В соседнем отделении голоса звучали все громче, торопливее, точно желая попасть в ритм лязгу и грохоту поезда. Самгина заинтересовал остроносый: желтоватое лицо покрыто мелкими морщинами, точно сеткой тонких ниток, — очень подвижное лицо, то — желчное и насмешливое, то — угрюмое. Рот — кривой, сухие губы приоткрыты справа, точно в них торчит невидимая папироса. Из костлявых глазниц, из-под темных
бровей нелюдимо поблескивают синеватые
глаза.
У него было круглое лицо в седой, коротко подстриженной щетине, на верхней губе щетина — длиннее, чем на подбородке и щеках, губы толстые и такие же толстые уши, оттопыренные теплым картузом. Под густыми
бровями — мутновато-серые
глаза. Он внимательно заглянул в лицо Самгина, осмотрел рябого, его жену, вынул из кармана толстого пальто сверток бумаги, развернул, ощупал, нахмурясь, пальцами бутерброд и сказал...
Она, играя
бровями, с улыбочкой в
глазах, рассказала, что царь капризничает: принимая председателя Думы — вел себя неприлично, узнав, что матросы убили какого-то адмирала, — топал ногами и кричал, что либералы не смеют требовать амнистии для политических, если они не могут прекратить убийства; что келецкий губернатор застрелил свою любовницу и это сошло ему с рук безнаказанно.
Самгин чувствовал себя в потоке мелких мыслей, они проносились, как пыльный ветер по комнате, в которой открыты окна и двери. Он подумал, что лицо Марины мало подвижно, яркие губы ее улыбаются всегда снисходительно и насмешливо; главное в этом лице — игра
бровей, она поднимает и опускает их, то — обе сразу, то — одну правую, и тогда левый
глаз ее блестит хитро. То, что говорит Марина, не так заразительно, как мотив: почему она так говорит?
Кучер, благообразный, усатый старик, похожий на переодетого генерала, пошевелил вожжами, — крупные лошади стали осторожно спускать коляску по размытой дождем дороге; у выезда из аллеи обогнали мужиков, — они шли гуськом друг за другом, и никто из них не снял шапки, а солдат, приостановясь, развертывая кисет, проводил коляску сердитым взглядом исподлобья. Марина, прищурясь, покусывая губы, оглядывалась по сторонам, измеряя поля; правая
бровь ее была поднята выше левой, казалось, что и
глаза смотрят различно.
Начал Вараксин внушительно, кончил — насмешливо. Лицо у него было костлявое, истощенное, темные
глаза смотрели из-под мохнатых
бровей сурово. Его выслушали внимательно, и пожилая женщина тотчас же сказала...
Марина подняла
брови,
глаза ее смеялись.
Длинный, тощий, с остатками черных, с проседью, курчавых и, видимо, жестких волос на желтом черепе, в форме дыни, с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми
бровями, такие же густые усы быстро шевелились над нижней, очень толстой губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные маслом, темные
глаза. Заметив, что сын не очень легко владеет языком Франции, мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
Она усмехалась, но усмешка только расправляла складку между нахмуренных
бровей, а
глаза поблескивали неулыбчиво сердито. Холеные руки ее, как будто утратив мягкость, двигались порывисто, угловато, толкали посуду на столе.
Потом Бриан начал говорить, усилив голос, высоко подняв
брови,
глаза его стали больше, щеки покраснели, и Самгин поймал фразу, сказанную особенно жарко...
Набивая трубку табаком, он усмехнулся, так что пятнистое лицо его неестественно увеличилось, а
глаза спрятались под
бровями.
На бугристом его черепе гладко приклеены жиденькие пряди светло-рыжих волос, лицо — точно у скопца — совсем голое, только на месте
бровей скупо рассеяны желтые щетинки, под ними выпуклые рачьи
глаза, голубовато-холодные, с неуловимым выражением, но как будто веселенькие.
Ее золотистые
брови нахмурены,
глаза прикрыты ресницами, плотно сжатые, яркие губы придавали ее лицу выражение усталости и брезгливости.
Тугое лицо Попова изменилось, из-под жесткой щетки темных волос на гладкий лоб сползли две глубокие морщины, сдвинули
брови на
глаза, прикрыв их, инженер откусил кончик сигары, выплюнул его на пол и, понизив сиповатый голос, спросил...
Лиз — миловидна. Ее лицо очень украшают изящно выгнутые, темные
брови, смелые, весело открытые карие
глаза, небольшой, задорно вздернутый нос и твердо очерченный рот. Красивый, в меру высокий бюст.
День был яркий, сухо морозный, острый блеск снега неприятно ослеплял
глаза, раздражали уколы и щипки мороза, и вспоминалось темное, остроносое лицо Варвары, обиженно или удивленно приподнятые
брови, криво приоткрытые губы.
Голос у нее низкий, глуховатый, говорила она медленно, не то — равнодушно, не то — лениво. На ее статной фигуре — гладкое, модное платье пепельного цвета, обильные, темные волосы тоже модно начесаны на уши и некрасиво подчеркивают высоту лба. Да и все на лице ее подчеркнуто:
брови слишком густы, темные
глаза — велики и, должно быть, подрисованы, прямой острый нос неприятно хрящеват, а маленький рот накрашен чересчур ярко.