Неточные совпадения
Клим понимал, что Лидия не видит в нем замечательного
мальчика, в
ее глазах он не растет, а остается все таким же, каким был два года тому назад, когда Варавки сняли квартиру.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила
она. — Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить —
мальчика и девочку, таких, как я и ты. Родить — нужно, а то будут все одни и те же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто же накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
«Ага»
она произносила с угрозой и отталкивала
мальчика сверлящим взором черных глаз.
А через несколько дней
мальчик почувствовал, что мать стала внимательнее, ласковей,
она даже спросила его...
— Ах,
мальчик,
мальчик мой! Ты все выдумываешь, — сказала
она, вздыхая.
Климу предшествовала репутация
мальчика исключительных способностей,
она вызывала обостренное и недоверчивое внимание учителей и любопытство учеников, которые ожидали увидеть в новом товарище нечто вроде маленького фокусника.
Клим решил говорить возможно меньше и держаться в стороне от бешеного стада маленьких извергов. Их назойливое любопытство было безжалостно, и первые дни Клим видел себя пойманной птицей, у которой выщипывают перья, прежде чем свернуть
ей шею. Он чувствовал опасность потерять себя среди однообразных
мальчиков; почти неразличимые, они всасывали его, стремились сделать незаметной частицей своей массы.
Тогда, испуганный этим, он спрятался под защиту скуки, окутав
ею себя, как облаком. Он ходил солидной походкой, заложив руки за спину, как Томилин, имея вид
мальчика, который занят чем-то очень серьезным и далеким от шалостей и буйных игр. Время от времени жизнь помогала ему задумываться искренно: в середине сентября, в дождливую ночь, доктор Сомов застрелился на могиле жены своей.
Искусственная его задумчивость оказалась двояко полезной ему:
мальчики скоро оставили в покое скучного человечка, а учителя объясняли
ею тот факт, что на уроках Клим Самгин часто оказывался невнимательным.
— Оставь, кажется, кто-то пришел, — услышал он сухой шепот матери; чьи-то ноги тяжело шаркнули по полу, брякнула знакомым звуком медная дверца кафельной печки, и снова установилась тишина, подстрекая вслушаться в
нее. Шепот матери удивил Клима,
она никому не говорила ты, кроме отца, а отец вчера уехал на лесопильный завод.
Мальчик осторожно подвинулся к дверям столовой, навстречу ему вздохнули тихие, усталые слова...
И, поцеловав Клима в лоб,
она ушла.
Мальчик встал, подошел к печке, сел в кресло, смахнул пепел с ручки его.
Почти в каждом учителе Клим открывал несимпатичное и враждебное ему, все эти неряшливые люди в потертых мундирах смотрели на него так, как будто он был виноват в чем-то пред ними. И хотя он скоро убедился, что учителя относятся так странно не только к нему, а почти ко всем
мальчикам, все-таки их гримасы напоминали ему брезгливую мину матери, с которой
она смотрела в кухне на раков, когда пьяный продавец опрокинул корзину и раки, грязненькие, суховато шурша, расползлись по полу.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у
нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
— Бориса исключили из военной школы за то, что он отказался выдать товарищей, сделавших какую-то шалость. Нет, не за то, — торопливо поправила
она, оглядываясь. — За это его посадили в карцер, а один учитель все-таки сказал, что Боря ябедник и донес; тогда, когда его выпустили из карцера,
мальчики ночью высекли его, а он, на уроке, воткнул учителю циркуль в живот, и его исключили.
Клим и Дронов сняли
ее, поставили на землю, но
она, охнув, повалилась, точно кукла,
мальчики едва успели поддержать
ее. Когда они повели
ее домой, Лидия рассказала, что упала
она не перелезая через забор, а пытаясь влезть по водосточной трубе в окно комнаты Игоря.
— Я говорю
ей: ты еще девчонка, — рассказывал Дронов
мальчикам. — И ему тоже говорю… Ну, ему, конечно, интересно; всякому интересно, когда в него влюбляются.
Лидия стала бесноваться, тогда
ей сказали, что Игорь отдан в такое строгое училище, где начальство не позволяет
мальчикам переписываться даже с их родственниками.
К нему
она относилась почти так же пренебрежительно и насмешливо, как ко всем другим
мальчикам, и уже не
она Климу, а он
ей предлагал...
Она редко и не очень охотно соглашалась на это и уже не рассказывала Климу о боге, кошках, о подругах, а задумчиво слушала его рассказы о гимназии, суждения об учителях и
мальчиках, о прочитанных им книгах. Когда Клим объявил
ей новость, что он не верит в бога,
она сказала небрежно...
Но уже утром он понял, что это не так. За окном великолепно сияло солнце, празднично гудели колокола, но — все это было скучно, потому что «
мальчик» существовал. Это ощущалось совершенно ясно. С поражающей силой, резко освещенная солнцем, на подоконнике сидела Лидия Варавка, а он, стоя на коленях пред
нею, целовал
ее ноги. Какое строгое лицо было у
нее тогда и как удивительно светились
ее глаза! Моментами
она умеет быть неотразимо красивой. Оскорбительно думать, что Диомидов…
— Вот, смотри, — внушал дядя Хрисанф Диомидову, как
мальчику, — предки их жгли и грабили Москву, а потомки кланяются
ей.
— Пишу другой:
мальчика заставили пасти гусей, а когда он полюбил птиц, его сделали помощником конюха. Он полюбил лошадей, но его взяли во флот. Он море полюбил, но сломал себе ногу, и пришлось ему служить лесным сторожем. Хотел жениться — по любви — на хорошей девице, а женился из жалости на замученной вдове с двумя детьми. Полюбил и
ее,
она ему родила ребенка; он его понес крестить в село и дорогой заморозил…
— Нет, — сказала
она. — Это — неприятно и нужно кончить сразу, чтоб не мешало. Я скажу коротко: есть духовно завещание — так? Вы можете читать его и увидеть: дом и все это, —
она широко развела руками, — и еще много, это — мне, потому что есть дети, две
мальчики. Немного Димитри, и вам ничего нет. Это — несправедливо, так я думаю. Нужно сделать справедливо, когда приедет брат.
По тротуару величественно плыл большой коричневый ком сгущенной скуки, — пышно одетая женщина вела за руку
мальчика в матроске, в фуражке с лентами; за
нею шел клетчатый человек, похожий на клоуна, и шумно сморкался в платок, дергая себя за нос.
Народились какие-то «вундеркинды», один из них, крепенький
мальчик лет двадцати, гладкий и ловкий, как налим, высоколобый, с дерзкими глазами вертелся около Варвары в качестве
ее секретаря и учителя английского языка. Как-то при нем Самгин сказал...
На прямые его вопросы
она отвечала уклончиво, шуточками, а чаще вопросами же, ловко и незаметно отводя
мальчика в сторону от того, что ему еще рано знать. Ласкала — редко и тоже как-то бережно, пожалуй — скупо.
Она присела к столу, наливая себе чаю, а Кутузов уже перебрался к роялю и, держа
мальчика на коленях, тихонько аккомпанируя себе, пел вполголоса...
Фигура старика как будто знакома, — если б не
мальчик и не эта походка, его можно бы принять за Дьякона, но Дьякон ходил тяжело и нагнув голову, а этот держит
ее гордо и прямо, как слепой.
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо: в нем — старуха в черном шелке, в черных кружевах на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову
она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз смотрели в широкую синюю спину кучера, рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с
нею благодушно улыбалась, кивая головою, толстая дама, против них два
мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
— Вот что, Безбедов, — звонко заговорил товарищ прокурора. — Прекратите истерику,
она не в вашу пользу, а — против вас. Клим Иванович и я — мы знаем, когда человек притворяется невинным, испуганным
мальчиком, когда он лжет…
Мелко шагали
мальчики и девочки в однообразных пепельно-серых костюмах, должно быть сиротский приют, шли почтальоны, носильщики с вокзала, сиделки какой-то больницы, чиновники таможни, солдаты без оружия, и чем дальше двигалась толпа, тем очевиднее было, что в
ее хвосте уже действовало начало, организующее стихию. С полной очевидностью оно выявилось в отряде конной полиции.
«Уши надрать мальчишке», — решил он. Ему, кстати, пора было идти в суд, он оделся, взял портфель и через две-три минуты стоял перед
мальчиком, удивленный и уже несколько охлажденный, — на смуглом лице брюнета весело блестели странно знакомые голубые глаза.
Мальчик стоял, опустив балалайку, держа
ее за конец грифа и раскачивая, вблизи он оказался еще меньше ростом и тоньше. Так же, как солдаты, он смотрел на Самгина вопросительно, ожидающе.
— Это — не вышло. У
нее, то есть у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и
она тоже. В общем
она — славная. Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с
ней. Да. Ребят — жалко. У
нее —
мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…