— Дурак! Сейчас закроют библиотеку, — крикнул брат и, выдернув книгу, побежал по улице. Я в смущении и со стыдом последовал за ним, еще весь во власти прочитанного, провожаемый гурьбой еврейских мальчишек. На последних, торопливо переброшенных страницах передо мной мелькнула идиллическая картина: Флоренса замужем. У
нее мальчик и девочка, и… какой-то седой старик гуляет с детыми и смотрит на внучку с нежностью и печалью…
Неточные совпадения
И когда я опять произнес «Отче наш», то молитвенное настроение затопило душу приливом какого-то особенного чувства: передо мною как будто раскрылась трепетная жизнь этой огненной бесконечности, и вся
она с бездонной синевой в бесчисленными огнями, с какой-то сознательной лаской смотрела с высоты на глупого
мальчика, стоявшего с поднятыми глазами в затененном углу двора и просившего себе крыльев… В живом выражении трепетно мерцающего свода мне чудилось безмолвное обещание, ободрение, ласка…
Ввиду этого он нанял себе в услужение
мальчика Петрика, сына хозяйской кухарки. Кухарка, «пани Рымашевская», по прозванию баба Люба, была женщина очень толстая и крикливая. Про
нее говорили вообще, что это не баба, а Ирод. А сын у
нее был смирный
мальчик с бледным лицом, изрытым оспой, страдавший притом же изнурительной лихорадкой. Скупой, как кащей, Уляницкий дешево уговорился с
нею, и
мальчик поступил в «суторыны».
Закончилось это большим скандалом: в один прекрасный день баба Люба, уперев руки в бока, ругала Уляницкого на весь двор и кричала, что
она свою «дытыну» не даст в обиду, что учить, конечно, можно, но не так… Вот посмотрите, добрые люди: исполосовал у
мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от боли, как будто у
нее в руках был не
ее сын, а сам Уляницкий.
Последний сидел в своей комнате, не показываясь на крики сердитой бабы, а на следующее утро опять появился на подоконнике с таинственным предметом под полой. Нам он объяснил во время одевания, что Петрик — скверный, скверный, скверный мальчишка. И мать у него подлая баба… И что
она дура, а он, Уляницкий, «достанет себе другого
мальчика, еще лучше». Он сердился, повторял слова, и его козлиная бородка вздрагивала очень выразительно.
Книга мне попалась на первый раз очень хорошая: в
ней рассказывалось о маленьком крестьянском
мальчике, сироте, который сначала пас стадо.
Должно быть, было что-то особенное в этой минуте, потому что
она запечатлелась навеки в моей памяти и с внутренним ощущением, и с внешними подробностями. Кто-то во мне как бы смотрел со стороны на стоявшего у ворот
мальчика, и если перевести словами результаты этого осмотра, то вышло бы приблизительно так...
—
Она говорит, что ты шалун и невоспитанный
мальчик. И что на свист выбегают только горничные.
Она то и дело влетала к нам, хватала сестру, отводила куда-нибудь в сторону, и здесь у них начинались хохот, «секреты», какие-то символические знаки и недомолвки, имевшие явною целью заинтересовать нас, «
мальчиков», если мы были поблизости.
Я вдруг живо почувствовал и смерть незнакомого
мальчика, и эту ночь, и эту тоску одиночества и мрака, и уединение в этом месте, обвеянном грустью недавней смерти… И тоскливое падение дождевых капель, и стон, и завывание ветра, и болезненную дрожь чахоточных деревьев… И страшную тоску одиночества бедной девочки и сурового отца. И
ее любовь к этому сухому, жесткому человеку, и его страшное равнодушие…
Вернувшись в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший на
нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула на нее:
Воротясь домой, Григорий засветил фонарь, взял садовый ключ и, не обращая внимания на истерический ужас своей супруги, все еще уверявшей, что она слышит детский плач и что это плачет, наверно,
ее мальчик и зовет ее, молча пошел в сад.
Неточные совпадения
Батрачка безответная // На каждого, кто чем-нибудь // Помог
ей в черный день, // Всю жизнь о соли думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце
мальчика, // Когда крестьянки вспомнили // И спели песню Домнину // (Прозвал
ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
— Жду — не дождусь. Измаялся // На черством хлебе Митенька, // Эх, горе — не житье! — // И тут
она погладила // Полунагого
мальчика // (Сидел в тазу заржавленном // Курносый мальчуган).
Как в ноги губернаторше // Я пала, как заплакала, // Как стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — // Пришла моя пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна
ей, // Как матери родной! // Сама крестила
мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…
Но он поступил опрометчиво, поручив доставку
ее на почтовых
мальчику, совершенно несведущему в органном деле.
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о больном, заговоры о том, чтоб отвлечь его от работы, которая была ему запрещена, и увести его гулять; привязанность меньшего
мальчика, называвшего
ее «моя Кити», не хотевшего без
нее ложиться спать.