Неточные совпадения
Из-за границы Варавка вернулся помолодевшим, еще более насмешливо веселым; он стал как будто легче, но
на ходу топал
ногами сильнее и часто
останавливался перед зеркалом, любуясь своей бородой, подстриженной так, что ее сходство с лисьим хвостом стало заметней.
Уроки Томилина становились все более скучны, менее понятны, а сам учитель как-то неестественно разросся в ширину и осел к земле. Он переоделся в белую рубаху с вышитым воротом,
на его голых, медного цвета
ногах блестели туфли зеленого сафьяна. Когда Клим, не понимая чего-нибудь, заявлял об этом ему, Томилин, не сердясь, но с явным удивлением,
останавливался среди комнаты и говорил почти всегда одно и то же...
Стремительные глаза Лютова бегали вокруг Самгина, не в силах
остановиться на нем, вокруг дьякона, который разгибался медленно, как будто боясь, что длинное тело его не уставится в комнате. Лютов обожженно вертелся у стола, теряя туфли с босых
ног; садясь
на стул, он склонялся головою до колен, качаясь, надевал туфлю, и нельзя было понять, почему он не падает вперед, головою о пол. Взбивая пальцами сивые волосы дьякона, он взвизгивал...
У дуги шел, обнажив лысую голову, широкоплечий, бородатый извозчик, часть вожжей лежала
на плече его, он смотрел под
ноги себе, и все люди,
останавливаясь, снимали пред ним фуражки, шляпы.
Въехали в рощу тонкоствольной, свинцовой ольхи, в кислый запах болота, гниющей листвы, под бричкой что-то хряснуло, она запрокинулась назад и набок, вытряхнув Самгина. Лошади тотчас
остановились. Самгин ударился локтем и плечом о землю, вскочил
на ноги, сердито закричал...
В ту же минуту, из ворот, бородатый мужик выкатил пустую бочку; золотой конь взметнул головой, взвился
на задние
ноги, ударил передними по булыжнику, сверкнули искры, — Иноков
остановился и нелепо пробормотал...
Кочегар
остановился, но расстояние между ним и рабочими увеличивалось, он стоял в позе кулачного бойца, ожидающего противника, левую руку прижимая ко груди, правую, с шапкой, вытянув вперед. Но рука упала, он покачнулся, шагнул вперед и тоже упал грудью
на снег, упал не сгибаясь, как доска, и тут, приподняв голову, ударяя шапкой по снегу, нечеловечески сильно заревел, посунулся вперед, вытянул
ноги и зарыл лицо в снег.
Было почти приятно смотреть, как Иван Дронов, в кургузенькой визитке и соломенной шляпе, спрятав руки в карманы полосатых брюк, мелкими шагами бегает полчаса вдоль стены, наклонив голову, глядя под
ноги себе, или вдруг, точно наткнувшись
на что-то,
остановится и щиплет пальцами светло-рыжие усики.
— Черт побери — слышите? — спросил Правдин, ускоряя шаг, но, свернув за угол,
остановился, поднял
ногу и, спрятав ее под пальто, пробормотал, держась за стену, стоя
на одной
ноге: — Ботинок развязался.
Схватив револьвер, он выбежал в переднюю, сунул
ноги в ботики, надел пальто и, выскочив
на крыльцо кухни,
остановился.
Он
остановился на углу, оглядываясь: у столба для афиш лежала лошадь с оторванной
ногой, стоял полицейский, стряхивая перчаткой снег с шинели, другого вели под руки, а посреди улицы — исковерканные сани, красно-серая куча тряпок, освещенная солнцем; лучи его все больше выжимали из нее крови, она как бы таяла...
Он встал, пошел дальше, взволнованно повторяя стихи,
остановился пред темноватым квадратом, по которому в хаотическом беспорядке разбросаны были странные фигуры фантастически смешанных форм: человеческое соединялось с птичьим и звериным, треугольник с лицом, вписанным в него, шел
на двух
ногах.
Неточные совпадения
Не чувствуя движения своих
ног, Ласка напряженным галопом, таким, что при каждом прыжке она могла
остановиться, если встретится необходимость, поскакала направо прочь от дувшего с востока предрассветного ветерка и повернулась
на ветер.
Василий указал
на метку
ногой, и Левин пошел, как умел, высевать землю с семенами. Ходить было трудно, как по болоту, и Левин, пройдя леху, запотел и,
остановившись, отдал севалку.
Я до того растерялся, что, вместо того чтобы танцевать, затопал
ногами на месте, самым странным, ни с тактом, ни с чем не сообразным образом, и, наконец, совершенно
остановился.
Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события;
на первом углу она
остановилась почти без сил; ее
ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось
на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула
ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль,
останавливалась облегченно вздохнуть.
— Не мы виноваты в этом, а природа! И хорошо сделала. Иначе если
останавливаться над всеми явлениями жизни подолгу — значит надевать путы
на ноги… значит жить «понятиями»… Природу не переделаешь!