Неточные совпадения
Сказал и отошел прочь. В
другой раз, так же неожиданно, он спросил, подойдя сзади, наклоняясь над ее
плечом...
Двое мальчишек с удочками на
плечах идут берегом, один — желтенький,
другой — синий.
Деревяшка мужика углубилась в песок, он стоял избочась, держался крепкой, корявой рукою за обломок сучка ветлы, дергал
плечом, вытаскивая деревяшку из песка, переставлял ее на
другое место, она снова уходила в сыпучую почву, и снова мужик изгибался набок.
Две лампы освещали комнату; одна стояла на подзеркальнике, в простенке между запотевших серым потом окон,
другая спускалась на цепи с потолка, под нею, в позе удавленника, стоял Диомидов, опустив руки вдоль тела, склонив голову к
плечу; стоял и пристально, смущающим взглядом смотрел на Клима, оглушаемого поющей, восторженной речью дяди Хрисанфа...
Спросить он хотел что-то
другое, но не нашел слов, он действовал, как в густой темноте. Лидия отшатнулась, он обнял ее крепче, стал целовать
плечи, грудь.
Самгин пошел за ним. У стола с закусками было тесно, и ораторствовал Варавка со стаканом вина в одной руке, а
другою положив бороду на
плечо и придерживая ее там.
Они, трое, стояли вплоть
друг к
другу, а на них, с высоты тяжелого тела своего, смотрел широкоплечий Витте, в
плечи его небрежно и наскоро была воткнута маленькая голова с незаметным носиком и негустой, мордовской бородкой.
Регент был по
плечо Инокову, но значительно шире и плотнее, Клим ждал, что он схватит Инокова и швырнет за перила, но регент, качаясь на ногах, одной рукой придерживал панаму, а
другой толкая Инокова в грудь, кричал звонким голосом...
На стенах, среди темных квадратиков фотографий и гравюр, появились две мрачные репродукции: одна с картины Беклина — пузырчатые морские чудовища преследуют светловолосую, несколько лысоватую девушку, запутавшуюся в морских волнах, окрашенных в цвет зеленого ликера;
другая с картины Штука «Грех» — нагое тело дородной женщины обвивал толстый змей, положив на
плечо ее свою тупую и глупую голову.
— Среди своих
друзей, — продолжала она неторопливыми словами, — он поставил меня так, что один из них, нефтяник, богач, предложил мне ехать с ним в Париж. Я тогда еще дурой ходила и не сразу обиделась на него, но потом жалуюсь Игорю. Пожал
плечами. «Ну, что ж, — говорит. — Хам. Они тут все хамье». И — утешил: «В Париж, говорит, ты со мной поедешь, когда я остаток земли продам». Я еще поплакала. А потом — глаза стало жалко. Нет, думаю, лучше уж пускай
другие плачут!
Черными пальцами он взял из портсигара две папиросы, одну сунул в рот,
другую — за ухо, но рядом с ним встал тенористый запевала и оттолкнул его движением
плеча.
— О жизни и прочем поговорим когда-нибудь в
другой раз, — обещал он и, заметив, что Варвара опечалена, прибавил, гладя
плечо ее: — О жизни,
друг мой, надобно говорить со свежей головой, а не после Любашиных новостей. Ты заметила, что она говорила о Струве и прочих, как верующая об угодниках божиих?
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя с чашкой чая в руке на ручке кресла, а
другой рукой опираясь о
плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
— Черт бы взял, — пробормотал Самгин, вскакивая с постели, толкнув жену в
плечо. — Проснись, обыск! Третий раз, — ворчал он, нащупывая ногами туфли, одна из них упрямо пряталась под кровать, а
другая сплющилась, не пуская в себя пальцы ноги.
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы, прижавшись
плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку, подняв ее к огню; ладонью
другой руки он прикрывал глаза. На голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на
другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с
плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Пропев панихиду, пошли дальше, быстрее. Идти было неудобно. Ветки можжевельника цеплялись за подол платья матери, она дергала ногами, отбрасывая их, и дважды больно ушибла ногу Клима. На кладбище соборный протоиерей Нифонт Славороссов, большой, с седыми космами до
плеч и львиным лицом, картинно указывая одной рукой на холодный цинковый гроб, а
другую взвесив над ним, говорил потрясающим голосом...
Да, рабочие сидели по трое на двух стульях, сидели на коленях
друг друга, образуя настолько слитное целое, что сквозь запотевшие очки Самгин видел на
плечах некоторых по две головы.
— Пожалуй — убьют, — сказали за
плечом Самгина,
другой голос равнодушно посоветовал...
Гроб торопливо несли два мужика в полушубках, оба, должно быть, только что из деревни: один — в серых растоптанных валенках, с котомкой на спине,
другой — в лаптях и пестрядинных штанах, с черной заплатой на правом
плече.
Сказала она это действительно с удивлением и, передернув
плечами, точно от холода, сжав кулаки, постучала ими
друг о
друга.
Запрокинутая назад, гордо покачиваясь, икона стояла на длинных жердях, жерди лежали на
плечах людей, крепко прилепленных один к
другому, — Самгин видел, что они несут тяжелую ношу свою легко.
Самгин решил выйти в сад, спрятаться там, подышать воздухом вечера; спустился с лестницы, но дверь в сад оказалась запертой, он постоял пред нею и снова поднялся в комнату, — там пред зеркалом стояла Марина, держа в одной руке свечу,
другою спуская с
плеча рубашку.
Но смеялась только высокая, тощая дама, обвешанная с
плеч до колен разнообразными пакетами, с чемоданом в одной руке, несессером в
другой; смеялась она визгливо, напряженно, из любезности; ей было очень неудобно идти, ее толкали больше, чем
других, и, прерывая смех свой, она тревожно кричала шутникам...
И тотчас же, схватив его одной рукой за
плечо,
другой — за рукав, она, задыхаясь, продолжала...
— Пусти, дурак, — тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его
плечом. — Ничего не понимают, — прибавила она, протаскивая Самгина в дверь. В комнате у окна стоял человек в белом с сигарой в зубах,
другой, в черном, с галунами, сидел верхом на стуле, он строго спросил...
В сад сошли сверху два черных толстяка, соединенные телом Лютова, один зажал под мышкой у себя ноги его,
другой вцепился в
плечи трупа, а голова его, неестественно свернутая набок, качалась, кланялась.
Самгин попробовал встать, но рука Бердникова тяжело надавила на его
плечо,
другую руку он поднял, как бы принимая присягу или собираясь ударить Самгина по голове.
Безбедова сотрясала дрожь, ноги его подгибались; хватаясь одной рукой за стену,
другой он натягивал на
плечо почти совсем оторванный рукав измятого пиджака, рубаха тоже была разорвана, обнажая грудь, белая кожа ее вся в каких-то пятнах.
— Вот — приятно, — сказала она, протянув Самгину голую до
плеча руку, обнаружив небритую подмышку. — Вы — извините: брала ванну, угорела, сушу волосы. А это добрый мой
друг и учитель, Евгений Васильевич Юрин.
В конце комнаты у стены — тесная группа людей, которые похожи на фабричных рабочих, преобладают солидные, бородатые, один — высокий, широкоплеч, почти юноша, даже усов не заметно на скуластом, подвижном лице,
другой — по
плечо ему, кудрявый, рыженький.
Только что прошел обильный дождь, холодный ветер, предвестник осени, гнал клочья черных облаков, среди них ныряла ущербленная луна, освещая на секунды мостовую, жирно блестел булыжник, тускло, точно оловянные, поблескивали стекла окон, и все вокруг как будто подмигивало. Самгина обогнали два человека, один из них шел точно в хомуте, на
плече его сверкала медная труба — бас,
другой, согнувшись, сунув руки в карманы, прижимал под мышкой маленький черный ящик, толкнув Самгина, он пробормотал...
Самгин приподнял голову и в ногах у себя увидел
другую; черная, она была вставлена между офицерских погон на очень толстые, широкие
плечи.
Дронов, склонив голову на
плечо, взглянул на него одним глазом,
другой почти прикрыт был опухолью.