Вошла Марина в
сером халате, зашпиленном английскими булавками, с полотенцем на шее и распущенными по спине волосами, похожая на княжну Тараканову с картины Флавицкого и на уголовную арестантку; села к столу, вытянув ноги в бархатных сапогах, и сказала Самгину...
На вызов этот ответило не более десятка голосов. Обгоняя Самгина, толкая его, женщина в
сером халате, с повязкой «Красного Креста» на рукаве, громко сказала...
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел
серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
Минуты через две из двери бодрым шагом вышла, быстро повернулась и стала подле надзирателя невысокая и очень полногрудая молодая женщина в
сером халате, надетом на белую кофту и на белую юбку.
Мало того, бродячая жизнь мастерового-ученика до того пришлась ему пу сердцу, что он был бесконечно доволен собой, когда в загаженном
сером халате расхаживал по тротуару, посвистывая и выделывая ногами зигзаги.
Лицо у неё было розовое, оживлённое, а глаза блестели тревожно и сухо. В
сером халате из парусины и в белой вуали на голове, она вертелась около возка и, размахивая широкими рукавами, напоминала запоздавшую осеннюю птицу на отлёте.
Привели Веру: она стояла за решёткой в
сером халате до пят, в белом платочке. Золотая прядь волос лежала на её левом виске, щека была бледная, губы плотно сжаты, и левый глаз её, широко раскрытый, неподвижно и серьёзно смотрел на Громова.
Неточные совпадения
С легкостью, которую я и не предполагал в себе (воображая до сих пор, что я совершенно бессилен), спустил я с постели ноги, сунул их в туфли, накинул
серый, мерлушечий
халат, лежавший подле (и пожертвованный для меня Версиловым), и отправился через нашу гостиную в бывшую спальню мамы.
Сначала шли каторжные мужчины, все в одинаковых
серых штанах и
халатах с тузами на спинах.
Возле пристани по берегу, по-видимому без дела, бродило с полсотни каторжных: одни в
халатах, другие в куртках или пиджаках из
серого сукна. При моем появлении вся полсотня сняла шапки — такой чести до сих пор, вероятно, не удостоивался еще ни один литератор. На берегу стояла чья-то лошадь, запряженная в безрессорную линейку. Каторжные взвалили мой багаж на линейку, человек с черною бородой, в пиджаке и в рубахе навыпуск, сел на козлы. Мы поехали.
В дверях, у входа в узенький коридорчик, ей представилась фигура Афимьи, которая с яростью вырывала у кого-то, стоящего в самом коридоре,
серый Райнеров
халат на белых мерлушках.
Перед ним стоял с лампой в руке маленький старичок, одетый в тяжёлый, широкий, малинового цвета
халат. Череп у него был почти голый, на подбородке беспокойно тряслась коротенькая, жидкая,
серая бородка. Он смотрел в лицо Ильи, его острые, светлые глазки ехидно сверкали, верхняя губа, с жёсткими волосами на ней, шевелилась. И лампа тряслась в сухой, тёмной руке его.