Неточные совпадения
Клим понимал, что Лидия не видит в нем замечательного мальчика, в ее глазах он не
растет, а остается все таким же, каким был два года
тому назад, когда Варавки сняли квартиру.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила она. — Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня
вырастут груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и девочку, таких, как я и ты. Родить — нужно, а
то будут все одни и
те же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто же накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
Детей успокоили, сказав им: да, они жених и невеста, это решено; они обвенчаются, когда
вырастут, а до
той поры им разрешают писать письма друг другу.
— А теперь вот, зачатый великими трудами
тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все
растет,
растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку.
— Он нам замечательно рассказывал, прямо — лекции читал о
том, сколько сорных трав зря сосет землю, сколько дешевого дерева, ольхи, ветлы, осины,
растет бесполезно для нас. Это, говорит, все паразиты, и надобно их истребить с корнем. Дескать, там, где
растет репей, конский щавель, крапива, там подсолнухи и всякая овощь может
расти, а на месте дерева, которое даже для топлива — плохо, надо сажать поделочное, ценное — дуб, липу, клен. Произрастание, говорит, паразитов неразумно допускать, неэкономично.
Ее насмешливость приобретает характер все более едкий, в ней заметно
растет пристрастие к резкому подчеркиванию неустранимых противоречий, к
темам острым.
В этом настроении не было места для Никоновой, и недели две он вспоминал о ней лишь мельком, в пустые минуты, а потом, незаметно,
выросло желание видеть ее. Но он не знал, где она живет, и упрекнул себя за
то, что не спросил ее об этом.
Разъезжая по делам патрона и Варавки, он брал различные поручения Алексея Гогина и других партийцев и по
тому, как быстро увеличивалось количество поручений, убеждался, что связи партий в московском фабричном районе
растут.
Над его маленькой головой взлетали волосы, казалось, что и на темненьком его лице волосы
то —
вырастают,
то — сокращаются.
Кроме этого, он ничего не нашел, может быть — потому, что торопливо искал. Но это не умаляло ни женщину, ни его чувство досады; оно
росло и подсказывало: он продумал за двадцать лет огромную полосу жизни, пережил множество разнообразных впечатлений, видел людей и прочитал книг, конечно, больше, чем она; но он не достиг
той уверенности суждений,
того внутреннего равновесия, которыми, очевидно, обладает эта большая, сытая баба.
Самгин слушал молча и настороженно. У него
росло подозрение, что этот тесть да и Попов, наверное, попробуют расспрашивать о делах Марины, за
тем и пригласили. В сущности, обидно, что она скрывает от него свои дела…
Юрин играл, повторяя одни и
те же аккорды, и от повторения сила их мрачности как будто
росла, угнетая Самгина, вызывая в нем ощущение усталости. А Таисья ожесточенно упрекала...
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и смотрел во
тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева
росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Пришлось обращаться за помощью к соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между
тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как я уж сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
Но тотчас же, как и давеча у Шлейферши, все загудело, застонало, вскочило с места и свернулось в какой-то пестрый, движущийся, крикливый клубок. Веткин, прыгая со стола, задел головой висячую лампу; она закачалась огромными плавными зигзагами, и тени от беснующихся людей,
то вырастая, как великаны, то исчезая под пол, зловеще спутались и заметались по белым стенам и по потолку.
Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с
той поры… // Что дальше? Домом правлю я, //
Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
Раздражение
росло тем сильнее, что глуповцы все-таки обязывались выполнять все запутанные формальности, которые были заведены Угрюм-Бурчеевым.
Слава о его путешествиях
росла не по дням, а по часам, и так как день был праздничный,
то глуповцы решились ознаменовать его чем-нибудь особенным.
Хотя очевидно было, что пламя взяло все, что могло взять, но горожанам, наблюдавшим за пожаром по
ту сторону речки, казалось, что пожар все
рос и зарево больше и больше рдело.
Но чем более
рос высокодаровитый юноша,
тем непреоборимее делалась врожденная в нем страсть.