Неточные совпадения
Но не
понял я вовремя наставительных и любовных усилий жизни и сопротивлялся им, ленивый раб, когда же благостная сила эта всё-таки незаметно овладела мною — поздно
было.
— Мать твоя — она, брат, умница
была! Тихая умница. И всё
понимала, так жалела всех, что и верно — некуда ей
было девать себя, кроме как в монастырь запереться. Ну, и заперлась…
Повинуясь вдруг охватившему его предчувствию чего-то недоброго, он бесшумно пробежал малинник и остановился за углом бани, точно схваченный за сердце крепкою рукою: под берёзами стояла Палага, разведя руки, а против неё Савка, он держал её за локти и что-то говорил. Его шёпот
был громок и отчётлив, но юноша с минуту не мог
понять слов, гневно и брезгливо глядя в лицо мачехе. Потом ему стало казаться, что её глаза так же выкатились, как у Савки, и, наконец, он ясно услышал его слова...
— Н-на, ты-таки сбежал от нищей-то братии! — заговорил он, прищурив глаза. Пренебрёг? А Палага — меня не обманешь, нет! — не жилица, — забил её, бес… покойник! Он всё
понимал, — как собака, примерно. Редкий он
был! Он-то? Упокой, господи, душу эту! Главное ему, чтобы — баба! Я, брат, старый петух, завёл себе тоже курочку, а он — покажи! Показал. Раз, два и — готово!
— Это крышка мне! Теперь — держись татарина, он всё
понимает, Шакирка! Я те говорю: во зверях — собаки, в людях — татаре — самое надёжное! Береги его, прибавь ему… Ох, молод ты больно! Я
было думал — ещё годов с пяток побегаю, — ан — нет, — вот она!
— Да нет же! Я вам говорю, — мы сосланы
были,
понимаете? В ссылке…
Нет, он плохо
понимал. Жадно ловил её слова, складывал их ряды в памяти, но смысл её речи ускользал от него. Сознаться в этом
было стыдно, и не хотелось прерывать её жалобу, но чем более говорила она, тем чаще разрывалась связь между её словами. Вспыхивали вопросы, но не успевал он спросить об одном — являлось другое и тоже настойчиво просило ответа. В груди у него что-то металось, стараясь за всем
поспеть, всё схватить, и — всё спутывало. Но
были сегодня в её речи некоторые близкие, понятные мысли.
Говорила она много, охотно, и главное — что он
понял и что сразу подняло его в своих глазах —
было до смешного просто: оказалось, что всё, о чём она говорит, — написано в книгах, всё, что знает она, — прочитано ею.
— В женщине, — говорит, — может
быть, до двадцати душ скрыто и больше, оттого она и живёт то так, то сяк, оттого и нельзя её
понять…
Пожала крепко руку и просила, чтоб заходил я. Задала она мне всем этим какую-то задачу, а какую — не
понять. Попик любопытный и даже милый, а
есть в нём что-то неверное. Конечно, всех речей его я не помню точно, а чуется,
есть в них будто бы не церковное.
— И
есть у меня кот, уж так он любит меня, так любит — нельзя того сказать! Так вот и ходит за мной, так и бегает — куда я, туда и он, куда я, туда и он, да-а, а ночью ляжет на грудь мне и мурлычет, а я слушаю и всё
понимаю, всё как
есть, ей-бо! И тепло-тепло мне!
Стебли трав щёлкали по голенищам сапог, за брюки цеплялся крыжовник, душно пахло укропом, а по ту сторону забора кудахтала курица, заглушая сухой треск скучных слов, Кожемякину
было приятно, что курица мешает слышать и
понимать эти слова, судя по голосу, обидные. Он шагал сбоку женщины, посматривая на её красное, с облупившейся кожей, обожжённое солнцем ухо, и, отдуваясь устало, думал: «Тебе бы попом-то
быть!»
«Верит», — думал Кожемякин. И всё яснее
понимал, что эти люди не могут стать детьми, не смогут жить иначе, чем жили, — нет мира в их грудях, не на чем ему укрепиться в разбитом, разорванном сердце. Он наблюдал за ними не только тут, пред лицом старца, но и там, внизу, в общежитии; он знал, что в каждом из них тлеет свой огонь и неслиянно
будет гореть до конца дней человека или до опустошения его, мучительно выедая сердцевину.
Ему бы не больницы, а школы возводить для обучения всех людей настоящему делу, чтобы всякий мог
понимать, что
есть Россия!
— Я
понимаю — он хочет всё как лучше. Только не выйдет это, похуже
будет, лучше — не
будет! От человека всё ведь, а людей — много нынче стало, и всё разный народ, да…
— Ты —
пойми:
есть хорошие люди — всё оправдано! И я оправдан и ты — верно?
— И всё это от матерей, от баб. Мало они детям внимания уделяют, растят их не из любви, а чтоб скорей свой сок из них выжать, да с избытком! Учить бы надо ребят-то, ласковые бы эдакие училища завести, и девчонкам тоже. Миру надобны умные матери — пора это
понять! Вот бы тебе над чем подумать, Матвей Савельев, право! Деньги у тебя
есть, а куда тебе их?
— Это не народ, а — сплошь препятствие делу-с! То
есть не поверите, Матвей Савельевич, какие люди, — столь ленивы и — в ту же минуту — жадны, в ту самую минуту-с! Как может человек
быть жаден, но — ленив? Невозможно
понять! Даже как будто не город, а разбойничий лагерь — извините, собрались эдакие шиши и ждут случая, как бы напасть на неосторожного человека и оного ограбить.
— Ты — не очень верь! Я знаю — хорошего хочется, да — немногим! И ежели придёт оно некому
будет встретить его с открытой душой, некому; никто ведь не знает, какое у хорошего лицо, придёт — не
поймут, испугаются, гнать
будут, — новое-де пришло, а новое опасным кажется, не любят его! Я это знаю, Любочка!
Первее всего обнаружилось, что рабочий и разный ремесленный, а также мелкослужащий народ довольно подробно
понимает свои выгоды, а про купечество этого никак нельзя сказать, даже и при добром желании, и очень может
быть, что в государственную думу, которой дана
будет вся власть, перепрыгнет через купца этот самый мелкий человек, рассуждающий обо всём весьма сокрушительно и руководимый в своём уме инородными людями, как-то — евреями и прочими, кто поумнее нас.
— Расчёт — ясный: надо внушить властям недоверие к народу, надо поставить народ так, чтоб первее всего бросалась в глаза его глупость, —
поняли? Чтобы сразу
было видно — это кто? Мечтатель и, так сказать, блаженный дурачок — ага!
— Когда он умирал —
было боязно, а потом — обидно, к чему эти мучения? Я не
понимаю. Не нужно это и жестоко!
— Молодые собачки, на цепи их долго и занапрасно держали, а теперь вот,
будучи спущены, — мечутся они, испытывая, где предел воли ихней. Не
понимают…
— Вот — умер человек, все знали, что он — злой, жадный, а никто не знал, как он мучился, никто. «Меня добру-то забыли поучить, да и не нужно
было это, меня в жулики готовили», — вот как он говорил, и это — не шутка его, нет! Я знаю! Про него
будут говорить злое, только злое, и зло от этого увеличится —
понимаете? Всем приятно помнить злое, а он ведь
был не весь такой, не весь! Надо рассказывать о человеке всё — всю правду до конца, и лучше как можно больше говорить о хорошем — как можно больше!
Понимаете?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не
понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было…
понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
А если и действительно // Свой долг мы ложно
поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо
было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Правдин. Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно
быть столь велико, что я не
понимаю, какие побуждения могли бы отвлекать…
Один только раз он выражается так:"Много
было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает
понять, что, и по его мнению, все-таки
было бы лучше, если б порчи не
было.