Неточные совпадения
Слушая печальные, мягкие слова, Павел вспоминал, что при жизни отца мать
была незаметна в
доме, молчалива и всегда жила в тревожном ожидании побоев. Избегая встреч с отцом, он мало бывал
дома последнее время, отвык от матери и теперь, постепенно трезвея, пристально смотрел на нее.
Оставшись одна, она подошла к окну и встала перед ним, глядя на улицу. За окном
было холодно и мутно. Играл ветер, сдувая снег с крыш маленьких сонных
домов, бился о стены и что-то торопливо шептал, падал на землю и гнал вдоль улицы белые облака сухих снежинок…
— Если вы, мамаша, покажете им, что испугались, они подумают: значит, в этом
доме что-то
есть, коли она так дрожит. Вы ведь понимаете — дурного мы не хотим, на нашей стороне правда, и всю жизнь мы
будем работать для нее — вот вся наша вина! Чего же бояться?
В комнате непрерывно звучали два голоса, обнимаясь и борясь друг с другом в возбужденной игре. Шагал Павел, скрипел пол под его ногами. Когда он говорил, все звуки тонули в его речи, а когда спокойно и медленно лился тяжелый голос Рыбина, —
был слышен стук маятника и тихий треск мороза, щупавшего стены
дома острыми когтями.
Серый маленький
дом Власовых все более и более притягивал внимание слободки. В этом внимании
было много подозрительной осторожности и бессознательной вражды, но зарождалось и доверчивое любопытство. Иногда приходил какой-то человек и, осторожно оглядываясь, говорил Павлу...
Было холодно, в стекла стучал дождь, казалось, что в ночи, вокруг
дома ходят, подстерегая, серые фигуры с широкими красными лицами без глаз, с длинными руками. Ходят и чуть слышно звякают шпорами.
Медленно прошел день, бессонная ночь и еще более медленно другой день. Она ждала кого-то, но никто не являлся. Наступил вечер. И — ночь. Вздыхал и шаркал по стене холодный дождь, в трубе гудело, под полом возилось что-то. С крыши капала вода, и унылый звук ее падения странно сливался со стуком часов. Казалось, весь
дом тихо качается, и все вокруг
было ненужным, омертвело в тоске…
Воротясь с фабрики, она провела весь день у Марьи, помогая ей в работе и слушая ее болтовню, а поздно вечером пришла к себе в
дом, где
было пусто, холодно и неуютно. Она долго совалась из угла в угол, не находя себе места, не зная, что делать. И ее беспокоило, что вот уже скоро ночь, а Егор Иванович не несет литературу, как он обещал.
Был тут Егор Иванович — мы с ним из одного села, говорит он и то и се, а я —
дома помню, людей помню, а как люди жили, что говорили, что у кого случилось — забыла!
И громко зевнул. Павел спрашивал ее о здоровье, о
доме… Она ждала каких-то других вопросов, искала их в глазах сына и не находила. Он, как всегда,
был спокоен, только лицо побледнело да глаза как будто стали больше.
—
Будь я
дома — я бы не отпустил его! Что он понес с собой? Большое чувство возмущения и путаницу в голове.
Недалеко от стен фабрики, на месте недавно сгоревшего
дома, растаптывая ногами угли и вздымая пепел, стояла толпа народа и гудела, точно рой шмелей.
Было много женщин, еще больше детей, лавочники, половые из трактира, полицейские и жандарм Петлин, высокий старик с пушистой серебряной бородой, с медалями на груди.
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к
домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее
был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел
был ее клювом…
На улице
было грязно, из окон
домов высовывались люди и свистели, кричали, махали руками. День
был ясный, ярко горело солнце, а теней нигде не
было.
Было странно тихо, — как будто люди, вчера так много кричавшие на улице, сегодня спрятались в
домах и молча думают о необычном дне.
Николай Иванович жил на окраине города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному
дому. Перед флигелем
был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах
было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
Первый раз за всю жизнь она
была в
доме у чужого человека, и это не стесняло ее.
В ее квартире
была устроена тайная типография, и когда жандармы, узнав об этом, явились с обыском, она, успев за минуту перед их приходом переодеться горничной, ушла, встретив у ворот
дома своих гостей, и без верхнего платья, в легком платке на голове и с жестянкой для керосина в руках, зимою, в крепкий мороз, прошла весь город из конца в конец.
Софья
была уже
дома, она встретила мать с папиросой в зубах, суетливая, возбужденная.
— Все равно! Я прошу вас молчать! То
есть молчать обо всем, что не касается лично вас — семьи и вообще
дома вашего!
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское, прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна
было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый
дом с провисшей крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку. По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Комната имела такой вид, точно кто-то сильный, в глупом припадке озорства, толкал с улицы в стены
дома, пока не растряс все внутри его. Портреты валялись на полу, обои
были отодраны и торчали клочьями, в одном месте приподнята доска пола, выворочен подоконник, на полу у печи рассыпана зола. Мать покачала головой при виде знакомой картины и пристально посмотрела на Николая, чувствуя в нем что-то новое.
— Давно ли я все вычистил, а уж опять вот сколько накопилось всякой всячины, — черт! Видите ли, Ниловна, вам, пожалуй, тоже лучше не ночевать
дома, а? Присутствовать при этой музыке довольно скучно, а они могут и вас посадить, — вам же необходимо
будет поездить туда и сюда с речью Павла…
Неточные совпадения
Квартальный. Прохоров в частном
доме, да только к делу не может
быть употреблен.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в
дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Здесь
есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из
дому, то он там уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня
дом первый в Петербурге. Так уж и известен:
дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если
будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие // Не поушли вперед, // Потом поклон отвесили: // «Мы люди чужестранные, // У нас забота
есть, // Такая ли заботушка, // Что из
домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды.