В день, когда это случилось, дул сирокко, влажный ветер из Африки — скверный ветер! — он раздражает нервы, приносит дурные настроения, вот почему два извозчика — Джузеппе Чиротта и Луиджи Мэта — поссорились. Ссора возникла незаметно, нельзя
было понять, кто первый вызвал ее, люди видели только, как Луиджи бросился на грудь Джузеппе, пытаясь схватить его за горло, а тот, убрав голову в плечи, спрятал свою толстую красную шею и выставил черные крепкие кулаки.
Неточные совпадения
—
Понимаешь, — если это привьется… Нас трудно
будет одолеть, а?
Там всё
было фантастично, дорогой синьор; мы, люди, — такие маленькие, и она, эта гора, — до небес, гора, которой мы сверлили чрево… это надо видеть, чтоб
понять!
— Мы и те, что шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель после смерти отца — это
был безумный день, синьор! О, когда мы услыхали там, под землею, во тьме, шум другой работы, шум идущих встречу нам под землею — вы
поймите, синьор, — под огромною тяжестью земли, которая могла бы раздавить нас, маленьких, всех сразу!
— И он
понял, что она умрет, но не уступит ему. До этого «да» он порою обнимал и целовал ее, она боролась с ним, но сопротивление ее слабело, и он мечтал уже, что однажды она уступит, и тогда ее инстинкт женщины поможет ему победить ее. Но теперь он
понял, что это
была бы не победа, а порабощение, и с той поры перестал будить в ней женщину.
— «Прости меня, я виновата перед тобою, я ошиблась и измучила тебя. Я вижу теперь, когда убита, что моя вера — только страх пред тем, чего я не могла
понять, несмотря на свои желания и твои усилия. Это
был страх, но он в крови моей, я с ним рождена. У меня свой — или твой — ум, но чужое сердце, ты прав, я это
поняла, но сердце не могло согласиться с тобой…»
Тогда соседи сказали ей, что, конечно, они
понимают, как стыдно женщине
быть матерью урода; никому, кроме мадонны, не известно, справедливо ли наказана она этой жестокой обидой, однако ребенок не виноват ни в чем и она напрасно лишает его солнца.
Все молчали, никто ни о чем не спрашивал ее, хотя,
быть может, многим хотелось поздравить ее — она освободилась от рабства, — сказать ей утешительное слово — она потеряла сына, но — все молчали. Иногда люди
понимают, что не обо всем можно говорить до конца.
Сотни неразрывных нитей связывали ее сердце с древними камнями, из которых предки ее построили дома и сложили стены города, с землей, где лежали кости ее кровных, с легендами, песнями и надеждами людей — теряло сердце матери ближайшего ему человека и плакало:
было оно подобно весам, но, взвешивая любовь к сыну и городу, не могло
понять — что легче, что тяжелей.
— «Может
быть, нам лучше помолиться, отец?» — предложил я, когда
понял, что дела наши плохи: мы
были точно пара кроликов в стае белых псов, отовсюду скаливших зубы на нас.
— Граждане, товарищи, хорошие люди! Мы требуем справедливости к нам — мы должны
быть справедливы друг ко другу, пусть все знают, что мы
понимаем высокую цену того, что нам нужно, и что справедливость для нас не пустое слово, как для наших хозяев. Вот человек, который оклеветал женщину, оскорбил товарища, разрушил одну семью и внес горе в другую, заставив свою жену страдать от ревности и стыда. Мы должны отнестись к нему строго. Что вы предлагаете?
— Спрашиваю товарища: «Ты
понимаешь этот язык?» Нет, он не
понимал. Тогда я передал ему речь блондинки — парень рассердился, как чёрт, и запрыгал по комнате, сверкая глазом, — один глаз у него
был завязан.
Позднее, когда ей показалось, что он может
понимать то, что для нее
было уже ясно, она убеждала его...
— Если ты урод — ты должен
быть умным, иначе всем
будет стыдно за тебя, папе, маме и всем! Даже люди станут стыдиться, что в таком богатом доме
есть маленький уродец. В богатом доме всё должно
быть красиво или умно —
понимаешь?
— Отец
был такой круглый и пустой — я не
понимаю, как он мог утонуть…
Нет, он не
понимал: политику делают в Риме министры и богатые люди для того, чтобы увеличить налоги на бедных людей. А его дети — рабочие, они живут в Америке и
были славными парнями — зачем им делать политику?
— Синьор, вы видите — я очень стар и уже скоро пойду к моему богу. Когда мадонна спросит меня — что я сделал с моими детьми, я должен
буду рассказать ей это правдиво и подробно. Это мои дети здесь на карточке, но я не
понимаю, что они сделали и почему в тюрьме?
Она
была слишком веселой и сердечной женщиной для того, чтоб спокойно жить с мужем; муж ее долго не
понимал этого — кричал, божился, размахивал руками, показывал людям нож и однажды пустил его в дело, проколов кому-то бок, но полиция не любит таких шуток, и Стефано, посидев немного в тюрьме, уехал в Аргентину; перемена воздуха очень помогает сердитым людям.
Грянул, загудел, зажужжал бубен, и вспыхнула эта пламенная пляска, опьяняющая, точно старое, крепкое, тедшое вино; завертелась Нунча, извиваясь, как змея, — глубоко
понимала она этот танец страсти, и велико
было наслаждение видеть, как живет, играет ее прекрасное непобедимое тело.
— Синьор, меня очень удивляет шум, поднятый вашей синьорой, я даже несколько обижен за вас. Она, как я
понял, думает, что мы испортили брюки, но уверяю вас, что для меня они удобны! Она, должно
быть, думает, что я взял последние ваши брюки и вы не можете купить других…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не
понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было…
понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
А если и действительно // Свой долг мы ложно
поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо
было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Правдин. Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно
быть столь велико, что я не
понимаю, какие побуждения могли бы отвлекать…
Один только раз он выражается так:"Много
было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает
понять, что, и по его мнению, все-таки
было бы лучше, если б порчи не
было.