Неточные совпадения
Над нею, на высоком пьедестале — фигура Колумба, мечтателя, который много пострадал за
то, что верил, и — победил, потому что верил. Он и теперь смотрит вниз на людей, как бы
говоря мраморными устами...
Порою, при огне, вода становилась красной, и отец мой
говорил мне: «Ранили мы землю, потопит, сожжет она всех нас своего кровью, завидишь!» Конечно, это фантазия, но когда такие слова слышишь глубоко в земле, среди душной
тьмы, плачевного хлюпанья воды и скрежета железа о камень, — забываешь о фантазиях.
— Взял за руку меня, привлек к себе и
говорит — святая правда, синьор! — «Знаешь, Паоло, сын мой, я все-таки думаю, что это совершится: мы и
те, что идут с другой стороны, [Швейцарцы.] найдем друг друга в горе, мы встретимся — ты веришь в это?»
— Но рядом со всем этим он замечал, что каждый раз, когда ему приходится
говорить о позорной современности, о
том, как она угнетает человека, искажая его тело, его душу, когда он рисовал картины жизни в будущем, где человек станет внешне и внутренне свободен, — он видел ее перед собою другой: она слушала его речи с гневом сильной и умной женщины, знающей тяжесть цепей жизни, с доверчивой жадностью ребенка, который слышит волшебную сказку, и эта сказка в ладу с его, тоже волшебно сложной, душою.
— Я, раб божий Тимур,
говорю что следует! Триста всадников отправятся сейчас же во все концы земли моей, и пусть найдут они сына этой женщины, а она будет ждать здесь, и я буду ждать вместе с нею,
тот же, кто воротится с ребенком на седле своего коня, он будет счастлив —
говорит Тимур! Так, женщина?
— Ваш предводитель — мой сын, — сказала она, и ни один из солдат не усумнился в этом. Шли рядом с нею, хвалебно
говоря о
том, как умен и храбр ее сын, она слушала их, гордо подняв голову, и не удивлялась — ее сын таков и должен быть!
— Полсотни лет
тому назад, синьор, —
говорит старик, в тон шороху волн и звону цикад, — был однажды вот такой же веселый и звучный день, когда всё смеется и поет. Моему отцу было сорок, мне — шестнадцать, и я был влюблен, это — неизбежно в шестнадцать лет и при хорошем солнце.
— И, рассказав мне всё, что знал о работе, отец стал
говорить о
том, как надо жить с людьми.
— Я думаю, что не сумел рассказать про отца так, как чувствую, и
то, что пятьдесят один год держу в сердце, — это требует особенных слов, даже, может быть, песни, но — мы люди простые, как рыбы, и не умеем
говорить так красиво, как хотелось бы! Чувствуешь и знаешь всегда больше, чем можешь сказать.
— Чем дальше на север,
говорю я,
тем лучше работа. Уже французы живут не так лениво, как мы, дальше — немцы и наконец русские — вот люди!
— Черепицы, камни, палки, —
говорил он сквозь смех, — в
те дни и в
том месте действовали самостоятельно, и эта самостоятельность неодушевленных предметов сажала нам довольно крупные шишки на головы. Идет или стоит солдат — вдруг с земли прыгает на него палка, с небес падает камень. Мы сердились, конечно!
— «Вы заметили, какие у него глаза? —
говорит она. — Он, разумеется, тоже крестьянин и, может быть, сняв мундир, тоже будет социалистом, как все у нас. И вот, люди с такими глазами хотят завоевать весь мир, перестроить всю жизнь, изгнать нас, уничтожить, всё для
того, чтобы торжествовала какая-то слепая, скучная справедливость!»
— Она
говорила очень много и горячо, а я слушал и думал: «Так, синьора!» Я видел ее не в первый раз, и ты, конечно, знаешь, что никто не мечтает о женщине горячее, чем солдат. Разумеется, я представлял ее себе доброй, умной, с хорошим сердцем, и в
то время мне казалось, что дворяне — особенно умны.
Рыжий опять начал
говорить о чем-то в ухо бакенбардисту,
тот слушал его и скептически растягивал рот, а юноша итальянец
говорил, искоса поглядывая в сторону русских...
— Да.
Те, кто пользовался ее ласками,
говорили мне, что у нее внизу живота большая родинка, — ведь это верно?
— Я не хочу, чтобы про тебя
говорили так, как начали
говорить.
То, что ты сделала в прошлом, — чистое и честное дело, несмотря на кровь, таким оно и должно остаться в поучение людям!
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея
говорить с ними лишь о
том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших кораблях, которые уходят в неведомые моря; был он кроток на земле, ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
Он пошел к русскому синьору, о котором
говорили, что это добрый и честный человек. Пришел, сел у койки, на которой
тот медленно умирал, и спросил его...
И слабеньким своим голосом он долго
говорил Чекко о
том, что затеяно в жизни ее честными людьми, о
том, как они хотят победить нищету, глупость и всё
то, страшное и злое, что рождается глупостью и нищетой…
В декабре очень часты эти мертвенно тихие черные ночи, до
того странно тихие, что неловко и не нужно
говорить иначе, как шёпотом или вполголоса, — всё кажется, что громкий звук может помешать чему-то, что тайно зреет в каменном молчании под синим бархатом ночного неба.
Солдат молод и, конечно,
говорит о
том, что внушают ему года, старик возражает, неохотно и, порою, сердито...
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его отец и дядя были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не
те, что нравились девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо сделали мы с тобой. Слова ничего не стоят, когда
говоришь их волку!» Я подумал: «Лукино может убить». Было жалко парня и его добрую семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Нет, этого уже невозможно выгнать: он
говорит, что в детстве мамка его ушибла, и с
тех пор от него отдает немного водкою.
Хлестаков. Да к чему же
говорить? я и без
того их знаю.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что
тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий. Там купцы жаловались вашему превосходительству. Честью уверяю, и наполовину нет
того, что они
говорят. Они сами обманывают и обмеривают народ. Унтер-офицерша налгала вам, будто бы я ее высек; она врет, ей-богу врет. Она сама себя высекла.