Неточные совпадения
— Ты что бога-то гневишь? — говорила Анфиса. — Смотри, дойдет роптанье твое до
господа, и накажет
он тебя за жалобы твои на милость
его к тебе…
— Вот
оно что!.. — проговорил
он, тряхнув головой. — Ну, ты не того, — не слушай
их.
Они тебе не компания, — ты около
них поменьше вертись. Ты
им хозяин,
они — твои слуги, так и знай. Захочем мы с тобой, и всех
их до одного на берег швырнем, —
они дешево стоят, и
их везде как собак нерезаных. Понял?
Они про меня много могут худого сказать, — это потому
они скажут, что я
им — полный
господин. Тут все дело в том завязло, что я удачливый и богатый, а богатому все завидуют. Счастливый человек — всем людям враг…
— И вот, сударь ты мой, в некотором царстве, в некотором государстве жили-были муж да жена, и были
они бедные-пребедные!.. Уж такие-то разнесчастные, что и есть-то
им было нечего. Походят это
они по миру, дадут
им где черствую, завалящую корочку, — тем
они день и сыты. И вот родилось у
них дите… родилось дите — крестить надо, а как
они бедные, угостить
им кумов да гостей нечем, — не идет к
ним никто крестить!
Они и так,
они и сяк, — нет никого!.. И взмолились
они тогда ко
господу: «Господи! Господи!..»
Он сидел за столом на тенте парохода, пил чай с Ефимом и приемщиком хлеба, земским служащим, рыжеватым и близоруким
господином в очках.
— Что же
он, барин-то этот, купил ее?
Однако
он изменил отношение к ней, когда увидал ее в коляске сидящей рядом с толстым
барином в серой шляпе и с длинными косичками волос на плечах.
— «Так как
оно мне от
господа послано, то я, ваше превосходительство, не ропщу…» Так бы сказал или что другое в этом духе… Губернаторы, братец ты мой, смирение в человеке любят.
Он к нам и обратится, скажет: «Пожалуйста,
господа, помогите!» А мы
ему: «Позвольте нам простору для работы!
— Я? Я знаю! — уверенно сказал Щуров, качнув головой, и глаза
его потемнели. — Я сам тоже предстану пред
господом… не налегке… Понесу с собой ношу тяжелую пред святое лицо
его… Я сам тоже тешил дьявола… только я в милость господню верую, а Яшка не верит ни в чох, ни в сон, ни в птичий грай… Яшка в бога не верит… это я знаю! И за то, что не верит, — на земле еще будет наказан!
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда силы у человека больше было… по силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И суд
им от
господа будет по силам
их… Тела
их будут взвешены, и измерят ангелы кровь
их… и увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь? Волка не осудит
господь, если волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна в овце — крысу осудит
он!
— Позвольте! Я желаю спросить
господина, что такое, — какое
он слово сказал?
И, проговорив это твердо и спокойно, Фома сунул руки глубоко в карманы брюк, а грудь выпятил вперед, отчего вся
его фигура сразу приняла явно вызывающий вид… Усатый
господин вновь оглянул
его и насмешливо улыбнулся…
— Ты,
барин, говори со мной попроще как-нибудь, — сказал Фома, внимательно прослушав
его речь.
Господин с бакенбардами называл
его Жаном и произносил это имя так, точно страдал застарелым насморком.
Господин с бакенбардами сидел рядом с молоденькой девушкой, полной, свежей и, не умолкая, звонко хохотавшей над тем, что
он, склонясь к плечу ее, шептал ей в ухо.
Компания расположилась на крайнем звене плота, выдвинутого далеко в пустынную гладь реки. На плоту были настланы доски, посреди
их стоял грубо сколоченный стол, и всюду были разбросаны пустые бутылки, корзины с провизией, бумажки конфет, корки апельсин… В углу плота насыпана груда земли, на ней горел костер, и какой-то мужик в полушубке, сидя на корточках, грел руки над огнем и искоса поглядывал в сторону
господ.
Господа только что съели стерляжью уху, теперь на столе пред
ними стояли вина и фрукты.
Званцев же и
барин были противны
ему…
И в то же время замечал, что
он — не
господин в своем деле, а лишь составная часть
его, часть неважная.
С каждым днем
он все больше убеждался, что
они — бессмысленнее и всячески хуже
его, что
они — не
господа жизни, а лакеи ее и что она вертит
ими, как хочет, гнет и ломает
их, как ей угодно.
— До свидания,
господа! Пойду! — сказал Фома и пошел прочь от
них, сопровождаемый возгласами вежливого сожаления.
— Н-да-а! — протянул Фома. — Очень
они не похожи на других… Вежливы…
Господа вроде… И рассуждают правильно… С понятием… А ведь просто — рабочие!..
Про-опел — и теперь не нарушу
Я больше
их мертвого сна…
Господь! упокой мо-ою ду-ушу!
Она-а безнаде-ежно-о больна-а!..
Господь… упокой мо-ою душу…
— Эх, двигается жизнь-то! Раньше песик корку жрал, — нынче моське сливки жидки… Простите, любезные
господа, на кислом слове… слово-то больно уж к месту!
Оно — не про вас, а вообще…
— Верно,
барин! — сказал Фома, появляясь на пороге. Бледный, нахмурив брови, скривив губы,
он в упор смотрел на Тараса и глухо говорил: — Верно! Пропаду я и — аминь! Скорее бы только!
—
Господа! — зазвучал, как скрип подпилка по железу, спокойно-зловещий голос Маякина. — Покорнейше прошу — не препятствуйте! Пусть полает, — пусть
его потешится!.. От
его слов вы не изломитесь…
— Вот,
господа купечество! — звенел Маякин. — Прошу полюбоваться! Вот
он каков!
Господь назначил человека на устроение жизни… а ума
ему не так уж мною дал — значит, строго искать недоимок не станет!..