Неточные совпадения
Если бы публике приходилось судить об Островском только по критикам, десять лет сочинявшимся о нем, то
она должна была бы остаться в крайнем недоумении о том: что
же наконец думать
ей об этом авторе?
Затем критика разбирает, возможно ли и действительно ли такое лицо; нашедши
же, что оно верно действительности,
она переходит к своим собственным соображениям о причинах, породивших его, и т. д.
Реальная критика относится к произведению художника точно так
же, как к явлениям действительной жизни:
она изучает их, стараясь определить их собственную норму, собрать их существенные, характерные черты, но вовсе не суетясь из-за того, зачем это овес — не рожь, и уголь — не алмаз…
Где
же взять разумности, когда
ее нет в самой жизни, изображаемой автором?
По нашему
же мнению, для художественного произведения годятся всякие сюжеты, как бы они ни были случайны, и в таких сюжетах нужно для естественности жертвовать даже отвлеченною логичностью, в полной уверенности, что жизнь, как и природа, имеет свою логику и что эта логика, может быть, окажется гораздо лучше той, какую мы
ей часто навязываем…
Ну, и все такое…» И свои обязанности к жене, для приобретения любви
ее, он ограничивает тем
же.
И если Матрена Савишна потихоньку от мужа ездит к молодым людям в Останкино, так это, конечно, означает частию и то, что
ее развитие направилось несколько в другую сторону, частию
же и то, что
ей уж очень тошно приходится от самодурства мужа.
Но Липочка почерпает для себя силы душевные в сознании того, что
она образованная, и потому мало обращает внимания на мать и в распрях с
ней всегда остается победительницей: начнет
ее попрекать, что
она не так воспитана, да расплачется, мать-то и струсит и примется сама
же ублажать обиженную дочку.
Она говорит матери: «Я вижу, что я других образованнее; что ж мне, потакать вашим глупостям? как
же!
Он, как и все прочие, сбит с толку военным положением всего «темного царства»; обман свой он обдумывает не как обман, а как ловкую и, в сущности, справедливую, хотя юридически и незаконную штуку; прямой
же неправды он не любит: свахе он обещал две тысячи и дает
ей сто целковых, упираясь на то, что
ей не за что давать более.
Поэтому-то он и не расстается с своей аферой, все выжидая, — нельзя ли из
нее еще чего-нибудь вытянуть: недаром
же он рисковал, в самом деле!
Иногда художник может и вовсе не дойти до смысла того, что он сам
же изображает, но критика и существует затем, чтобы разъяснить смысл, скрытый в созданиях художника, и, разбирая представленные поэтом изображения,
она вовсе не уполномочена привязываться к теоретическим его воззрениям.
Но быт «темного царства», в котором он вырос, ничего не дал ему в отношении резонности:
ее нет в этом быте, и потому Русаков впадает в ту
же несмысленность, в тот
же мрак, в каком блуждают и другие собратья его, хуже одаренные природою.
Какая
же необходимость была воспитывать
ее в таком блаженном неведении, что всякий
ее может обмануть?..» Если б они задали себе этот вопрос, то из ответа и оказалось бы, что всему злу корень опять-так не что иное, как их собственное самодурство.
В этих словах еще слышится ирония; но Русаков и серьезно продолжает в том
же роде: «Ну, какая
она барыня, посудите, отец: жила здесь в четырех стенах, свету не видала…
Самая лучшая похвала
ей из уст самого отца — какая
же? — та, что «в глазах у
нее только любовь да кротость:
она будет любить всякого мужа, надо найти
ей такого, чтобы ее-то любил».
Отца
она любит, но в то
же время и боится, и даже как-то не совсем доверяет ему.
Да просто оттого, видите, что, «отец проклянет меня; каково мне будет тогда жить на белом свете?» Вследствие того
она простодушно советует Вихореву переговорить с
ее отцом; Вихорев предполагает неудачу, и
она успокаивает его таким рассуждением: «Что
же делать! знать, моя такая судьба несчастная…
К довершению горя оказывается, что
она еще и Бородкина-то любит, что
она с ним, бывало, встретится, так не наговорится: у калиточки, его поджидает, осенние темные вечера с ним просиживает, — да и теперь его жалеет, но в то
же время не может никак оторваться от мысли о необычайной красоте Вихорева.
Но Авдотья Максимовна, твердя о том, что отец
ее любит, знает, однако
же, какого рода сцена может быть следствием подобной откровенности с отцом, и
ее добрая, забитая натура заранее трепещет и страдает.
Ей, видите, страшно было решиться уехать с Вихоревым; но, раз попавши к нему в руки,
она точно так
же боится и от него уйти.
Но тотчас
же она сама пугается своих слов и переходит к смиренному тону, в котором даже хочется предположить иронию, как
она ни неуместна в положении Авдотьи Максимовны.
И однако
же эти две пошлости расстраивают всю гармонию семейного быта Русаковых, заставляют отца проклинать дочь, дочь — уйти от отца и затем ставят несчастную девушку в такое положение, за которым, по мнению самого Русакова, следует не только для
нее самой горе и бесчестье на всю жизнь, но и общий позор для целой семьи.
Ты молчи, не смей разговаривать!..» И расписка отдана, и тут
же разорвана Ивановым, а через несколько минут Брусков находит, что «деньги и все это — тлен» и что, следовательно, сын его может жениться на дочери Иванова, хоть
она и бедна…
По Груше он с ума сходит, но что
же он делает, когда
она, насмеявшись над ним, выпроваживает его?
А теперь у
ней другие мысли;
она подавлена самодурством, да и впереди ничего не видит, кроме того
же самодурства: «Как подумаешь, — говорит
она, — что станет этот безобразный человек издеваться над тобой, да ломаться, да свою власть показывать, загубит он твой век ни за что!..
Куда
же ей было деваться, где и какими средствами искать защиты, на какие средства существовать, наконец?..
По устройству нашего общества женщина почти везде имеет совершенно то
же значение, какое имели паразиты в древности:
она вечно должна жить на чужой счет.
Поэтому, входя в сношение с богачом, всякий старается как можно более участвовать в его выгодах; заводя
же сношения с женщиной, имеющей деньги, прямо уже хлопочут о том, чтобы завладеть
ее достоянием.
Но что
же она такое в нашем обществе?