Неточные совпадения
У него было много
книг,
и всё такие дорогие, редкие
книги.
Я помню, что я покраснела до ушей
и чуть не со слезами на глазах стала просить его успокоиться
и не обижаться нашими глупыми шалостями, но он закрыл
книгу, не докончил нам урока
и ушел в свою комнату.
А бывало, до того ободрялся, до того простирал свою смелость, что тихонько вставал со стула, подходил к полке с
книгами, брал какую-нибудь книжку
и даже тут же прочитывал что-нибудь, какая бы ни была
книга.
Все это он делал с видом притворного равнодушия
и хладнокровия, как будто бы он
и всегда мог так хозяйничать с сыновними
книгами, как будто ему
и не в диковину ласка сына.
Он смешался, заторопился, поставил
книгу вверх ногами, потом хотел поправиться, перевернул
и поставил обрезом наружу, улыбался, краснел
и не знал, чем загладить свое преступление.
Он был учен, а я была глупа
и ничего не знала, ничего не читала, ни одной
книги…
Мне захотелось,
и я тут же решилась прочесть его
книги, все до одной,
и как можно скорее.
Не знаю, может быть, я думала, что, научившись всему, что он знал, буду достойнее его дружбы, Я бросилась к первой полке; не думая, не останавливаясь, схватила в руки первый попавшийся запыленный, старый том
и, краснея, бледнея, дрожа от волнения
и страха, утащила к себе краденую
книгу, решившись прочесть ее ночью, у ночника, когда заснет матушка.
Только что я хотела поставить
книгу на полку, послышался шум в коридоре
и чьи-то близкие шаги.
Я заспешила, заторопилась, но несносная
книга была так плотно поставлена в ряд, что, когда я вынула одну, все остальные раздались сами собою
и сплотнились так, что теперь для прежнего их товарища не оставалось более места.
Судите же о моем ужасе, когда
книги, маленькие, большие, всевозможных форматов, всевозможной величины
и толщины, ринулись с полки, полетели, запрыгали под столом, под стульями, по всей комнате.
Уйметесь ли вы когда-нибудь?»
И сам бросился подбирать
книги.
Впрочем, я с тайною радостию
и с гордым удовольствием видела, что он из-за меня забывал свои несносные
книги.
Я знала, что у букинистов в Гостином дворе можно купить
книгу иногда в полцены дешевле, если только поторговаться, часто малоподержанную
и почти совершенно новую. Я положила непременно отправиться в Гостиный двор. Так
и случилось; назавтра же встретилась какая-то надобность
и у нас
и у Анны Федоровны. Матушке понездоровилось, Анна Федоровна очень кстати поленилась, так что пришлось все поручения возложить на меня,
и я отправилась вместе с Матреной.
Бедная Матрена не понимала, что со мной делается
и зачем я вздумала покупать столько
книг.
Мой старичок наложил
книг во все карманы, набрал в обе руки, под мышки
и унес все к себе, дав мне слово принести все
книги на другой день тихонько ко мне.
Я не могла удержаться от слез
и смеха, слушая бедного старика; ведь умел же налгать, когда нужда пришла!
Книги были перенесены в комнату Покровского
и поставлены на полку. Покровский тотчас угадал истину. Старика пригласили обедать. Этот день мы все были так веселы. После обеда играли в фанты, в карты; Саша резвилась, я от нее не отставала. Покровский был ко мне внимателен
и все искал случая поговорить со мною наедине, но я не давалась. Это был лучший день в целые четыре года моей жизни.
Он редко был в памяти; часто был в бреду; говорил бог знает о чем: о своем месте, о своих
книгах, обо мне, об отце…
и тут-то я услышала многое из его обстоятельств, чего прежде не знала
и о чем даже не догадывалась.
Старик с ней спорил, шумел, отнял у ней
книг, сколько мог, набил ими все свои карманы, наложил их в шляпу, куда мог, носился с ними все три дня
и даже не расстался с ними
и тогда, когда нужно было идти в церковь.
Генерал жил генералом, хлебосольствовал, любил, чтобы соседи приезжали изъявлять ему почтенье; сам, разумеется, визитов не платил, говорил хрипло, читал
книги и имел дочь, существо невиданное, странное, которую скорей можно было почесть каким-то фантастическим видением, чем женщиной.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть
книг,
и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки,
и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом
и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Аммос Федорович. Нет, нет! Вперед пустить голову, духовенство, купечество; вот
и в
книге «Деяния Иоанна Масона»…
Была тут также лавочка // С картинами
и книгами, // Офени запасалися // Своим товаром в ней.
«А статских не желаете?» // — Ну, вот еще со статскими! — // (Однако взяли — дешево! — // Какого-то сановника // За брюхо с бочку винную //
И за семнадцать звезд.) // Купец — со всем почтением, // Что любо, тем
и потчует // (С Лубянки — первый вор!) — // Спустил по сотне Блюхера, // Архимандрита Фотия, // Разбойника Сипко, // Сбыл
книги: «Шут Балакирев» //
И «Английский милорд»…
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что
книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера //
И не милорда глупого — // Белинского
и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их
книги прочитать…