Неточные совпадения
Только Николай Всеволодович, вместо того чтобы приревновать, напротив, сам с молодым человеком подружился, точно
и не
видит ничего, али как будто ему всё равно.
— Про Дашеньку я, покаюсь, — согрешила. Одни
только обыкновенные были разговоры, да
и то вслух. Да уж очень меня, матушка, всё это тогда расстроило. Да
и Лиза,
видела я, сама же с нею опять сошлась с прежнею лаской…
Они ведь обе
только здесь в первый раз проведали об этих здешних историях с Nicolas четыре года назад: «Вы тут были, вы
видели, правда ли, что он сумасшедший?»
И откуда эта идея вышла, не понимаю.
Я
видел их тогда в Петербурге, avec cette chère amie (о, как я тогда оскорблял ее!),
и не
только их ругательств, — я даже их похвал не испугался.
— Один, один он мне остался теперь, одна надежда моя! — всплеснул он вдруг руками, как бы внезапно пораженный новою мыслию, — теперь один
только он, мой бедный мальчик, спасет меня
и — о, что же он не едет! О сын мой, о мой Петруша…
и хоть я недостоин названия отца, а скорее тигра, но… laissez-moi, mon ami, [оставьте меня, мой друг (фр.).] я немножко полежу, чтобы собраться с мыслями. Я так устал, так устал, да
и вам, я думаю, пора спать, voyez-vous, [вы
видите (фр.).] двенадцать часов…
— Вот что я сделаю, — подумал я капельку, — я пойду сам
и сегодня наверно, наверноее
увижу! Я так сделаю, что
увижу, даю вам честное слово; но
только — позвольте мне ввериться Шатову.
— Какая тут аллегория! Вы, я
вижу, смеетесь… Степан Трофимович правду сказал, что я под камнем лежу, раздавлен, да не задавлен,
и только корчусь; это он хорошо сравнил.
— Трудный ты вопрос задаешь мне, Шатушка, — раздумчиво
и безо всякого удивления такому вопросу ответила она, — на этот счет я тебе ничего не скажу, может,
и не было; по-моему, одно
только твое любопытство; я ведь всё равно о нем плакать не перестану, не во сне же я
видела?
—
И я вас, душа моя, в первый
только раз теперь увидала, хотя давно уже с любопытством желала познакомиться, потому что в каждом жесте вашем
вижу воспитание, — с увлечением прокричала Марья Тимофеевна. — А что мой лакей бранится, так ведь возможно ли, чтобы вы у него деньги взяли, такая воспитанная
и милая? Потому что вы милая, милая, милая, это я вам от себя говорю! — с восторгом заключила она, махая пред собою своею ручкой.
— То есть если б
и подслушивала! — мигом подхватил, весело возвышая голос
и усаживаясь в кресло, Петр Степанович. — Я ничего против этого, я
только теперь бежал поговорить наедине… Ну, наконец-то я к вам добился! Прежде всего, как здоровье?
Вижу, что прекрасно,
и завтра, может быть, вы явитесь, — а?
— А кто тебя знает, кто ты таков
и откуда ты выскочил!
Только сердце мое, сердце чуяло, все пять лет, всю интригу! А я-то сижу, дивлюсь: что за сова слепая подъехала? Нет, голубчик, плохой ты актер, хуже даже Лебядкина. Поклонись от меня графине пониже да скажи, чтобы присылала почище тебя. Наняла она тебя, говори? У ней при милости на кухне состоишь? Весь ваш обман насквозь
вижу, всех вас, до одного, понимаю!
— То есть,
видишь ли, она хочет назначить тебе день
и место для взаимного объяснения; остатки вашего сентиментальничанья. Ты с нею двадцать лет кокетничал
и приучил ее к самым смешным приемам. Но не беспокойся, теперь уж совсем не то; она сама поминутно говорит, что теперь
только начала «презирать». Я ей прямо растолковал, что вся эта ваша дружба есть одно
только взаимное излияние помой. Она мне много, брат, рассказала; фу, какую лакейскую должность исполнял ты всё время. Даже я краснел за тебя.
—
Видишь ли, ты кричишь
и бранишься, как
и в прошлый четверг, ты свою палку хотел поднять, а ведь я документ-то тогда отыскал. Из любопытства весь вечер в чемодане прошарил. Правда, ничего нет точного, можешь утешиться. Это
только записка моей матери к тому полячку. Но, судя по ее характеру…
— Видите-с. А так как при самых благоприятных обстоятельствах раньше пятидесяти лет, ну тридцати, такую резню не докончишь, потому что ведь не бараны же те-то, пожалуй,
и не дадут себя резать, — то не лучше ли, собравши свой скарб, переселиться куда-нибудь за тихие моря на тихие острова
и закрыть там свои глаза безмятежно? Поверьте-с, — постучал он значительно пальцем по столу, — вы
только эмиграцию такою пропагандой вызовете, а более ничего-с!
— Это я давеча распорядился,
только что те ушли, — пробормотал Степан Трофимович, хитро посмотрев на меня, — quand on a de ces choses-là dans sa chambre et qu’on vient vous arrêter, [когда у тебя в комнате такие вещи
и приходят тебя арестовать (фр.).] то это внушает,
и должны же они доложить, что
видели…
С открытым видом, с обворожительною улыбкой, быстро приблизилась она к Степану Трофимовичу, протянула ему прелестно гантированную ручку
и засыпала его самыми лестными приветствиями, — как будто у ней
только и заботы было во всё это утро, что поскорей подбежать
и обласкать Степана Трофимовича за то, что
видит его наконец в своем доме.
Все
видели, как Лиза вскочила с дивана,
только лишь повернулся Николай Всеволодович уходить,
и явно сделала движение бежать за ним, но опомнилась
и не побежала, а тихо вышла, тоже не сказав никому ни слова
и ни на кого не взглянув, разумеется в сопровождении бросившегося за нею Маврикия Николаевича…
Я настоящую публику не виню: отцы семейств не
только не теснились
и никого не теснили, несмотря на чины свои, но, напротив, говорят, сконфузились еще на улице,
видя необычайный по нашему городу напор толпы, которая осаждала подъезд
и рвалась на приступ, а не просто входила.
Хозяин этого нового дома, мещанин, живший в ближайшей слободке,
только что
увидел пожар в своем новом доме, бросился к нему
и успел его отстоять, раскидав с помощью соседей зажженные дрова, сложенные у боковой стены.
— Из-за чего же вы терзаете ее, фантастическая вы голова! — остервенился Петр Степанович. — Лизавета Николаевна, ей-ей, столките меня в ступе, он невинен, напротив, сам убит
и бредит, вы
видите. Ни в чем, ни в чем, даже мыслью неповинен!.. Всё
только дело разбойников, которых, наверно, через неделю разыщут
и накажут плетьми… Тут Федька Каторжный
и шпигулинские, об этом весь город трещит, потому
и я.
— Я,
видишь, Петр Степанович, говорю тебе это верно, что обдирал; но я
только зеньчуг поснимал,
и почем ты знаешь, может,
и моя слеза пред горнилом всевышнего в ту самую минуту преобразилась, за некую обиду мою, так как есть точь-в-точь самый сей сирота, не имея насущного даже пристанища.
— Не мое, конечно. Впрочем, всего
только несколько строк: что вы с Шатовым разбрасывали прокламации, между прочим с помощью Федьки, скрывавшегося в вашей квартире. Этот последний пункт о Федьке
и о квартире весьма важный, самый даже важный.
Видите, я совершенно с вами откровенен.
— Что за подлость
и что за глупость! — позеленел от злости Петр Степанович. — Я, впрочем, это предчувствовал. Знайте, что вы меня не берете врасплох. Как хотите, однако. Если б я мог вас заставить силой, то я бы заставил. Вы, впрочем, подлец, — всё больше
и больше не мог вытерпеть Петр Степанович. — Вы тогда у нас денег просили
и наобещали три короба…
Только я все-таки не выйду без результата,
увижу по крайней мере, как вы сами-то себе лоб раскроите.
Я никогда не говорил для истины, а
только для себя, я это
и прежде знал, но теперь
только вижу…
— Жаль
только, что дура. Не по летам дура. Хорошо, милая, я тобою займусь.
Вижу, что всё это вздор. Живи пока подле, квартиру тебе наймут, а от меня тебе стол
и всё… пока спрошу.