Неточные совпадения
Уж коли я, такой же, как и ты,
человек грешный, над тобой умилился и пожалел тебя, кольми паче
Бог.
Но есть из них, хотя и немного, несколько особенных
людей: это в
Бога верующие и христиане, а в то же время и социалисты.
Но и этого мало, он закончил утверждением, что для каждого частного лица, например как бы мы теперь, не верующего ни в
Бога, ни в бессмертие свое, нравственный закон природы должен немедленно измениться в полную противоположность прежнему, религиозному, и что эгоизм даже до злодейства не только должен быть дозволен
человеку, но даже признан необходимым, самым разумным и чуть ли не благороднейшим исходом в его положении.
— Друг, друг, в унижении, в унижении и теперь. Страшно много
человеку на земле терпеть, страшно много ему бед! Не думай, что я всего только хам в офицерском чине, который пьет коньяк и развратничает. Я, брат, почти только об этом и думаю, об этом униженном
человеке, если только не вру. Дай
Бог мне теперь не врать и себя не хвалить. Потому мыслю об этом
человеке, что я сам такой
человек.
Тут дьявол с
Богом борется, а поле битвы — сердца
людей.
— Ба! А ведь, пожалуй, ты прав. Ах, я ослица, — вскинулся вдруг Федор Павлович, слегка ударив себя по лбу. — Ну, так пусть стоит твой монастырек, Алешка, коли так. А мы, умные
люди, будем в тепле сидеть да коньячком пользоваться. Знаешь ли, Иван, что это самим
Богом должно быть непременно нарочно так устроено? Иван, говори: есть
Бог или нет? Стой: наверно говори, серьезно говори! Чего опять смеешься?
— Ну так, значит, и я русский
человек, и у меня русская черта, и тебя, философа, можно тоже на своей черте поймать в этом же роде. Хочешь, поймаю. Побьемся об заклад, что завтра же поймаю. А все-таки говори: есть
Бог или нет? Только серьезно! Мне надо теперь серьезно.
— Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи, подумать только о том, сколько отдал
человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это так смеется над
человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть
Бог или нет? Я в последний раз!
И действительно,
человек выдумал
Бога.
И не то странно, не то было бы дивно, что
Бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль — мысль о необходимости
Бога — могла залезть в голову такому дикому и злому животному, как
человек, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она делает честь
человеку.
Хорош же твой
Бог, коль его создал
человек по образу своему и подобию.
О, конечно, ты поступил тут гордо и великолепно, как
Бог, но люди-то, но слабое бунтующее племя это — они-то
боги ли?
О, ты знал, что подвиг твой сохранится в книгах, достигнет глубины времен и последних пределов земли, и понадеялся, что, следуя тебе, и
человек останется с
Богом, не нуждаясь в чуде.
Но ты не знал, что чуть лишь
человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и
Бога, ибо
человек ищет не столько
Бога, сколько чудес.
Но если было их столько, то были и они как бы не
люди, а
боги.
— К кому примкнул, к каким умным
людям? — почти в азарте воскликнул Алеша. — Никакого у них нет такого ума и никаких таких тайн и секретов… Одно только разве безбожие, вот и весь их секрет. Инквизитор твой не верует в
Бога, вот и весь его секрет!
«Слава
Богу, кричу, не убили
человека!» — да свой-то пистолет схватил, оборотился назад, да швырком, вверх, в лес и пустил: «Туда, кричу, тебе и дорога!» Оборотился к противнику: «Милостивый государь, говорю, простите меня, глупого молодого
человека, что по вине моей вас разобидел, а теперь стрелять в себя заставил.
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю из среды
людей,
Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, — в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
А скидывая свою же лень и свое бессилие на
людей, кончишь тем, что гордости сатанинской приобщишься и на
Бога возропщешь.
Я шалить хочу, добрые
люди, ну и что ж такое,
Бог простит.
Кабы
Богом была, всех бы
людей простила: «Милые мои грешнички, с этого дня прощаю всех».
— Кто это мне под голову подушку принес? Кто был такой добрый
человек! — воскликнул он с каким-то восторженным, благодарным чувством и плачущим каким-то голосом, будто и
бог знает какое благодеяние оказали ему. Добрый
человек так потом и остался в неизвестности, кто-нибудь из понятых, а может быть, и писарек Николая Парфеновича распорядились подложить ему подушку из сострадания, но вся душа его как бы сотряслась от слез. Он подошел к столу и объявил, что подпишет все что угодно.
— Вольтер в
Бога верил, но, кажется, мало и, кажется, мало любил и человечество, — тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша, как бы разговаривая с себе равным по летам или даже со старшим летами
человеком. Колю именно поразила эта как бы неуверенность Алеши в свое мнение о Вольтере и что он как будто именно ему, маленькому Коле, отдает этот вопрос на решение.
Но клянусь вам, я торопился выставить не от тщеславия, а так, не знаю отчего, от радости, ей-богу как будто от радости… хотя это глубоко постыдная черта, когда
человек всем лезет на шею от радости.
— Ах, милый, милый Алексей Федорович, тут-то, может быть, самое главное, — вскрикнула госпожа Хохлакова, вдруг заплакав. —
Бог видит, что я вам искренно доверяю Lise, и это ничего, что она вас тайком от матери позвала. Но Ивану Федоровичу, вашему брату, простите меня, я не могу доверить дочь мою с такою легкостью, хотя и продолжаю считать его за самого рыцарского молодого
человека. А представьте, он вдруг и был у Lise, а я этого ничего и не знала.
О да, мы будем в цепях, и не будет воли, но тогда, в великом горе нашем, мы вновь воскреснем в радость, без которой
человеку жить невозможно, а
Богу быть, ибо
Бог дает радость, это его привилегия, великая…
РР. SS. Катя, моли
Бога, чтобы дали
люди деньги. Тогда не буду в крови, а не дадут — в крови! Убей меня!
А ведь иные из них, ей-богу, не ниже тебя по развитию, хоть ты этому и не поверишь: такие бездны веры и неверия могут созерцать в один и тот же момент, что, право, иной раз кажется, только бы еще один волосок — и полетит
человек «вверх тормашки», как говорит актер Горбунов.
Человек возвеличится духом Божеской, титанической гордости и явится человеко-бог.
Мало того: если даже период этот и никогда не наступит, но так как
Бога и бессмертия все-таки нет, то новому
человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире, и, уж конечно, в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится.
Душа расширится и узрит, как
Бог милосерд и как
люди прекрасны и справедливы.
А все-таки как ни будем мы злы, чего не дай
Бог, но как вспомним про то, как мы хоронили Илюшу, как мы любили его в последние дни и как вот сейчас говорили так дружно и так вместе у этого камня, то самый жестокий из нас
человек и самый насмешливый, если мы такими сделаемся, все-таки не посмеет внутри себя посмеяться над тем, как он был добр и хорош в эту теперешнюю минуту!