Неточные совпадения
Милый ты мальчик, я ведь на этот счет ужасно как глуп, ты, может
быть, не веришь?
А я тебя
буду ждать: ведь я чувствую же, что ты единственный человек на земле, который меня не осудил, мальчик ты мой
милый, я ведь чувствую же это, не могу же я это не чувствовать!..
— Кстати
будет просьбица моя невеликая: вот тут шестьдесят копеек, отдай ты их,
милый, такой, какая меня бедней. Пошла я сюда, да и думаю: лучше уж чрез него подам, уж он знает, которой отдать.
Во многих случаях, казалось бы, и у нас то же; но в том и дело, что, кроме установленных судов,
есть у нас, сверх того, еще и церковь, которая никогда не теряет общения с преступником, как с
милым и все еще дорогим сыном своим, а сверх того,
есть и сохраняется, хотя бы даже только мысленно, и суд церкви, теперь хотя и не деятельный, но все же живущий для будущего, хотя бы в мечте, да и преступником самим несомненно, инстинктом души его, признаваемый.
По такому парадоксу можете заключить, господа, и о всем остальном, что изволит провозглашать и что намерен еще, может
быть, провозгласить наш
милый эксцентрик и парадоксалист Иван Федорович.
«По крайней мере монахи-то уж тут не виноваты ни в чем, — решил он вдруг на крыльце игумена, — а если и тут порядочный народ (этот отец Николай игумен тоже, кажется, из дворян), то почему же не
быть с ними
милым, любезным и вежливым?..
Раз пикник всем городом
был, поехали на семи тройках; в темноте, зимой, в санях, стал я жать одну соседскую девичью ручку и принудил к поцелуям эту девочку, дочку чиновника, бедную,
милую, кроткую, безответную.
Было милое смущенье,
Были нежные слова…
—
Милый! Молодец! Он кофейку
выпьет. Не подогреть ли? Да нет, и теперь кипит. Кофе знатный, смердяковский. На кофе да на кулебяки Смердяков у меня артист, да на уху еще, правда. Когда-нибудь на уху приходи, заранее дай знать… Да постой, постой, ведь я тебе давеча совсем велел сегодня же переселиться с тюфяком и подушками? Тюфяк-то притащил? хе-хе-хе!..
— Алеша, а тот-то? К Грушеньке побежал!
Милый ангел, скажи правду:
была давеча Грушенька али нет?
Та же, протянув эту ручку, с нервным, звонким прелестным смешком следила за «
милою барышней», и ей видимо
было приятно, что ее ручку так целуют.
— Но Боже! — вскрикнула вдруг Катерина Ивановна, всплеснув руками, — он-то! Он мог
быть так бесчестен, так бесчеловечен! Ведь он рассказал этой твари о том, что
было там, в тогдашний роковой, вечно проклятый, проклятый день! «Приходили красу продавать,
милая барышня!» Она знает! Ваш брат подлец, Алексей Федорович!
И вот слышу, ты идешь, — Господи, точно слетело что на меня вдруг: да ведь
есть же, стало
быть, человек, которого и я люблю, ведь вот он, вот тот человечек, братишка мой
милый, кого я всех больше на свете люблю и кого я единственно люблю!
Милый Алеша, я вас люблю, люблю еще с детства, с Москвы, когда вы
были совсем не такой, как теперь, и люблю на всю жизнь.
А потому умоляю вас,
милый, если у вас
есть сострадание ко мне, когда вы войдете завтра, то не глядите мне слишком прямо в глаза, потому что я, встретясь с вашими, может
быть, непременно вдруг рассмеюсь, а к тому же вы
будете в этом длинном платье…
«Столько лет учил вас и, стало
быть, столько лет вслух говорил, что как бы и привычку взял говорить, а говоря, вас учить, и до того сие, что молчать мне почти и труднее
было бы, чем говорить, отцы и братия
милые, даже и теперь при слабости моей», — пошутил он, умиленно взирая на толпившихся около него.
Так вот я теперь и подкапливаю все побольше да побольше для одного себя-с,
милый сын мой Алексей Федорович,
было бы вам известно, потому что я в скверне моей до конца хочу прожить,
было бы вам это известно.
— Подождите,
милая Катерина Осиповна, я не сказала главного, не сказала окончательного, что решила в эту ночь. Я чувствую, что, может
быть, решение мое ужасно — для меня, но предчувствую, что я уже не переменю его ни за что, ни за что, во всю жизнь мою, так и
будет. Мой
милый, мой добрый, мой всегдашний и великодушный советник и глубокий сердцеведец и единственный друг мой, какого я только имею в мире, Иван Федорович, одобряет меня во всем и хвалит мое решение… Он его знает.
— О, не то счастливо, что я вас покидаю, уж разумеется нет, — как бы поправилась она вдруг с
милою светскою улыбкой, — такой друг, как вы, не может этого подумать; я слишком, напротив, несчастна, что вас лишусь (она вдруг стремительно бросилась к Ивану Федоровичу и, схватив его за обе руки, с горячим чувством пожала их); но вот что счастливо, это то, что вы сами, лично, в состоянии
будете передать теперь в Москве, тетушке и Агаше, все мое положение, весь теперешний ужас мой, в полной откровенности с Агашей и щадя
милую тетушку, так, как сами сумеете это сделать.
— Алеша,
милый, вы холодны и дерзки. Видите ли-с. Он изволил меня выбрать в свои супруги и на том успокоился! Он
был уже уверен, что я написала серьезно, каково! Но ведь это дерзость — вот что!
— Ах, какое презрение! Алеша,
милый, не
будем ссориться с самого первого раза, — я вам лучше всю правду скажу: это, конечно, очень дурно подслушивать, и, уж конечно, я не права, а вы правы, но только я все-таки
буду подслушивать.
Царская корона —
Была бы моя
милая здорова.
Господи пом-и-илуй
Ее и меня!
Ее и меня!
Ее и меня!
—
Помилуйте, не могу: до железной дороги восемьдесят верст, а машина уходит со станции в Москву в семь часов вечера — ровно только, чтоб
поспеть.
Мелькнули
было в уме его образы Алеши и Катерины Ивановны; но он тихо усмехнулся и тихо дунул на
милые призраки, и они отлетели: «
Будет еще их время», — подумал он.
— Встань,
милый, — продолжал старец Алеше, — дай посмотрю на тебя.
Был ли у своих и видел ли брата?
Отцы и учители мои, — умиленно улыбаясь, обратился он к гостям своим, — никогда до сего дня не говорил я, даже и ему, за что
был столь
милым душе моей лик сего юноши.
Вам же,
милые гости, хочу я поведать о сем юноше, брате моем, ибо не
было в жизни моей явления драгоценнее сего, более пророческого и трогательного.
«Зажигай,
милая, зажигай, изверг я
был, что претил вам прежде.
Вспоминая тех, разве можно
быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни
были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему
поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания,
милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая!
Только что я это проговорил, так все трое они и закричали: «
Помилуйте, — говорит мой противник, рассердился даже, — если вы не хотели драться, к чему же беспокоили?» — «Вчера, — говорю ему, — еще глуп
был, а сегодня поумнел», — весело так ему отвечаю.
— Полно, сыне
милый, полно, друг, — прочувствованно произнес он наконец, — чего ты? Радуйся, а не плачь. Или не знаешь, что сей день
есть величайший из дней его? Где он теперь, в минуту сию, вспомни-ка лишь о том!
Отец Паисий, конечно, не ошибся, решив, что его «
милый мальчик» снова воротится, и даже, может
быть (хотя и не вполне, но все же прозорливо), проник в истинный смысл душевного настроения Алеши.
«Ах да, я тут пропустил, а не хотел пропускать, я это место люблю: это Кана Галилейская, первое чудо… Ах, это чудо, ах, это
милое чудо! Не горе, а радость людскую посетил Христос, в первый раз сотворяя чудо, радости людской помог… „Кто любит людей, тот и радость их любит…“ Это повторял покойник поминутно, это одна из главнейших мыслей его
была… Без радости жить нельзя, говорит Митя… Да, Митя… Все, что истинно и прекрасно, всегда полно всепрощения — это опять-таки он говорил…»
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, —
пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей. Начинай,
милый, начинай, кроткий, дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
— В мой мозг войдет, так интересно на нее взглянуть, какова она
есть… А впрочем, вздор, минутный вздор. Вот и кончено, — прибавил он, вкатив пулю и заколотив ее паклей. — Петр Ильич,
милый, вздор, все вздор, и если бы ты знал, до какой степени вздор! Дай-ка мне теперь бумажки кусочек.
Выпьем за жизнь,
милый брат!
Это
был молодой человек, лет не более двадцати, щегольски одетый, с очень
милым беленьким личиком и с прекрасными густыми русыми волосами.
Кабы Богом
была, всех бы людей простила: «
Милые мои грешнички, с этого дня прощаю всех».
Милый молоденький человечек
был на этот счет большой шалун, его так и прозвали у нас дамы шалуном, и ему, кажется, это очень нравилось.
— Да
помилуйте, ведь классики все переведены на все языки, стало
быть, вовсе не для изучения классиков понадобилась им латынь, а единственно для полицейских мер и для отупления способностей. Как же после того не подлость?
—
Помилуйте, зачем же непременно прочел? И никто ровно не научил. Я и сам могу… И если хотите, я не против Христа. Это
была вполне гуманная личность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам и, может
быть, играл бы видную роль… Это даже непременно.
Целую неделю,
помилуйте, ах, впрочем вы
были всего четыре дня назад, в среду.
Ах да, представьте себе, и про меня написали, что я
была «
милым другом» вашего брата, я не хочу проговорить гадкое слово, представьте себе, ну представьте себе!
— Ах,
милый,
милый Алексей Федорович, тут-то, может
быть, самое главное, — вскрикнула госпожа Хохлакова, вдруг заплакав. — Бог видит, что я вам искренно доверяю Lise, и это ничего, что она вас тайком от матери позвала. Но Ивану Федоровичу, вашему брату, простите меня, я не могу доверить дочь мою с такою легкостью, хотя и продолжаю считать его за самого рыцарского молодого человека. А представьте, он вдруг и
был у Lise, а я этого ничего и не знала.
Коль такое убивство уж я замыслил, то можно ли
быть столь дураком, чтобы вперед на себя такую улику сказать, да еще сыну родному, помилуйте-с?!
— Как же это нет-с? Следовало, напротив, за такие мои тогдашние слова вам, сыну родителя вашего, меня первым делом в часть представить и выдрать-с… по крайности по мордасам тут же на месте отколотить, а вы, помилуйте-с, напротив, нимало не рассердимшись, тотчас дружелюбно исполняете в точности по моему весьма глупому слову-с и едете, что
было вовсе нелепо-с, ибо вам следовало оставаться, чтобы хранить жизнь родителя… Как же мне
было не заключить?
У него
была привычка, еще когда Илюша
был в живых, говорить ему ласкаючи: «Батюшка,
милый батюшка!»
Голубчики мои, — дайте я вас так назову — голубчиками, потому что вы все очень похожи на них, на этих хорошеньких сизых птичек, теперь, в эту минуту, как я смотрю на ваши добрые,
милые лица, —
милые мои деточки, может
быть, вы не поймете, что я вам скажу, потому что я говорю часто очень непонятно, но вы все-таки запомните и потом когда-нибудь согласитесь с моими словами.
Господа,
милые мои господа,
будем все великодушны и смелы, как Илюшечка, умны, смелы и великодушны, как Коля (но который
будет гораздо умнее, когда подрастет), и
будем такими же стыдливыми, но умненькими и
милыми, как Карташов.
Ну, а кто нас соединил в этом добром хорошем чувстве, об котором мы теперь всегда, всю жизнь вспоминать
будем и вспоминать намерены, кто как не Илюшечка, добрый мальчик,
милый мальчик, дорогой для нас мальчик на веки веков!