Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не
будет ли какого приказанья?
Хлестаков (рисуется).
Помилуйте, сударыня, мне очень приятно, что вы меня приняли за такого человека, который… Осмелюсь ли спросить вас: куда вы намерены
были идти?
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем:
есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя,
милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
В конюшню плут преступника
Привел, перед крестьянином
Поставил штоф вина:
«
Пей да кричи:
помилуйте!
— Ваше я, что ли,
пила? — огрызалась беспутная Клемантинка, — кабы не моя несчастная слабость, да не покинули меня паны мои
милые, узнали бы вы у меня ужо, какова я
есть!
Величавая дикость прежнего времени исчезла без следа; вместо гигантов, сгибавших подковы и ломавших целковые, явились люди женоподобные, у которых
были на уме только
милые непристойности.
— И тех из вас, которым ни до чего дела нет, я
буду миловать; прочих же всех — казнить.
Не лишения страшили его, не тоска о разлуке с
милой супругой печалила, а то, что в течение этих десяти лет может
быть замечено его отсутствие из Глупова и притом без особенной для него выгоды.
— Ну что за охота спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых за ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое
милое и поэтическое настроение. — Смотри, Кити, — говорил он, указывая на поднимавшуюся из-за лип луну, — что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы
спеть.
Он смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков и открывавший спереди ее длинную шею и поразительно тонкую талию, и ему казалось, что она
была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее
милого лица, ее взгляда, ее губ
были всё тем же ее особенным выражением невинной правдивости.
Вронский
был доволен. Он никак не ожидал такого
милого тона в провинции.
Она точно
была неведающая, испорченная, но
милая и безответная женщина.
— Да ты думаешь, она ничего не понимает? — сказал Николай. — Она всё это понимает лучше всех нас. Правда, что
есть в ней что-то хорошее,
милое?
Где его голубые глаза,
милая и робкая улыбка?»
была первая мысль ее, когда она увидала свою пухлую, румяную девочку с черными вьющимися волосами, вместо Сережи, которого она, при запутанности своих мыслей, ожидала видеть в детской.
— Господи,
помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему
было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
Вернувшись в этот день домой, Левин испытывал радостное чувство того, что неловкое положение кончилось и кончилось так, что ему не пришлось лгать. Кроме того, у него осталось неясное воспоминание о том, что то, что говорил этот добрый и
милый старичок,
было совсем не так глупо, как ему показалось сначала, и что тут что-то
есть такое, что нужно уяснить.
Левин слушал, как секретарь, запинаясь, читал протокол, которого, очевидно, сам не понимал; но Левин видел по лицу этого секретаря, какой он
был милый, добрый и славный человек.
Во время кадрили ничего значительного не
было сказано, шел прерывистый разговор то о Корсунских, муже и жене, которых он очень забавно описывал, как
милых сорокалетних детей, то о будущем общественном театре, и только один раз разговор затронул ее за живое, когда он спросил о Левине, тут ли он, и прибавил, что он очень понравился ему.
— Так, пожалуйста, приезжайте. — сказала Долли, — мы вас
будем ждать в пять, шесть часов, если хотите. Ну, что моя
милая Анна? Как давно…
Эта мелочная озабоченность Кити, столь противоположная идеалу Левина возвышенного счастия первого времени,
было одно из разочарований; и эта
милая озабоченность, которой смысла он не понимал, но не мог не любить,
было одно из новых очарований.
Портрет с пятого сеанса поразил всех, в особенности Вронского, не только сходством, но и особенною красотою. Странно
было, как мог Михайлов найти ту ее особенную красоту. «Надо
было знать и любить ее, как я любил, чтобы найти это самое
милое ее душевное выражение», думал Вронский, хотя он по этому портрету только узнал это самое
милое ее душевное выражение. Но выражение это
было так правдиво, что ему и другим казалось, что они давно знали его.
— Нет, отчего же? — сказала Анна с улыбкой, которая говорила, что она знала, что в ее толковании устройства машины
было что-то
милое, замеченное и Свияжским. Эта новая черта молодого кокетства неприятно поразила Долли.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не
было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. —
Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
Анализуя свое чувство и сравнивая его с прежними, она ясно видела, что не
была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не
была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не
было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу, за
милый для нее тонкий звук его голоса с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.
Действительно, Левин
был не в духе и, несмотря на всё свое желание
быть ласковым и любезным со своим
милым гостем, не мог преодолеть себя. Хмель известия о том, что Кити не вышла замуж, понемногу начинал разбирать его.
Степан Аркадьич, всегда
милый, понимающий всё с намека, в этот приезд
был особенно мил, и Левин заметил в нем еще новую, польстившую ему черту уважения и как будто нежности к себе.
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он
был мил очень и… я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила мне день. Наш
милый самовар
будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
Она вытянула лицо и, полузакрыв глаза, быстро изменила выражение лица, сложила руки, и Вронский в ее красивом лице вдруг увидал то самое выражение лица, с которым поклонился ему Алексей Александрович. Он улыбнулся, а она весело засмеялась тем
милым грудным смехом, который
был одною из главных ее прелестей.
Что-то такое он представлял себе в езде на степной лошади дикое, поэтическое, из которого ничего не выходило; но наивность его, в особенности в соединении с его красотой,
милою улыбкой и грацией движений,
была очень привлекательна. Оттого ли, что натура его
была симпатична Левину, или потому, что Левин старался в искупление вчерашнего греха найти в нем всё хорошее, Левину
было приятно с ним.
Глядя на нее, он вспоминал все те
милые речи, которые он слышал от нее, всё, что знал про нее хорошего, и всё более и более сознавал, что чувство, которое он испытывает к ней,
есть что-то особенное, испытанное им давно-давно и один только раз, в первой молодости.
— Ах, Боже мой, это
было бы так глупо! — сказала Анна, и опять густая краска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами. — Так вот, я и уезжаю, сделав себе врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она
милая! Но ты поправишь это, Долли? Да!
Я чувствую, что у меня
есть сердце и что
есть во мне много хорошего, Эти
милые влюбленные глаза!
— Так вы думаете, что может
быть благополучно? Господи,
помилуй и помоги! — проговорил Левин, увидав свою выезжавшую из ворот лошадь. Вскочив в сани рядом с Кузьмой, он велел ехать к доктору.
— Не правда ли, очень мила? — сказала графиня про Каренину. — Ее муж со мною посадил, и я очень рада
была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Ну, а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [у тебя всё еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой
милый, тем лучше.]
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, — с кем она
будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он,
милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
Княгиня
была сперва твердо уверена, что нынешний вечер решил судьбу Кити и что не может
быть сомнения в намерениях Вронского; но слова мужа смутили ее. И, вернувшись к себе, она, точно так же как и Кити, с ужасом пред неизвестностью будущего, несколько раз повторила в душе: «Господи
помилуй, Господи
помилуй, Господи
помилуй!»
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна
быть счастлива, имея такого
милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого надо
было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Половину следующего дня она
была тиха, молчалива и послушна, как ни мучил ее наш лекарь припарками и микстурой. «
Помилуйте, — говорил я ему, — ведь вы сами сказали, что она умрет непременно, так зачем тут все ваши препараты?» — «Все-таки лучше, Максим Максимыч, — отвечал он, — чтоб совесть
была покойна». Хороша совесть!
Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны
были торжествовать… Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня
помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?
— Mon cher, — отвечал я ему, стараясь подделаться под его тон: — je meprise les femmes pour ne pas les aimer, car autrement la vie serait un melodrame trop ridicule. [
Милый мой, я презираю женщин, чтобы не любить их, потому что иначе жизнь
была бы слишком нелепой мелодрамой (фр.).]
Эта долина
была завалена снеговыми сугробами, напоминавшими довольно живо Саратов, Тамбов и прочие
милые места нашего отечества.
— Mon cher, je hais les hommes pour ne pas les mepriser, car autrement la vie serait une farce trop degoutante. [
Милый мой, я ненавижу людей, чтоб их не презирать, потому что иначе жизнь
была бы слишком отвратительным фарсом (фр.).]
В нескольких шагах от меня стояла группа мужчин, и в их числе драгунский капитан, изъявивший враждебные намерения против
милой княжны; он особенно
был чем-то очень доволен, потирал руки, хохотал и перемигивался с товарищами.
Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но мысли
были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры любви к
милой Мери, но старания мои
были напрасны.
— Не радуйся, однако. Я как-то вступил с нею в разговор у колодца, случайно; третье слово ее
было: «Кто этот господин, у которого такой неприятный тяжелый взгляд? он
был с вами, тогда…» Она покраснела и не хотела назвать дня, вспомнив свою
милую выходку. «Вам не нужно сказывать дня, — отвечал я ей, — он вечно
будет мне памятен…» Мой друг, Печорин! я тебя не поздравляю; ты у нее на дурном замечании… А, право, жаль! потому что Мери очень мила!..
Но я вас отгадал,
милая княжна, берегитесь! Вы хотите мне отплатить тою же монетою, кольнуть мое самолюбие, — вам не удастся! и если вы мне объявите войну, то я
буду беспощаден.
Она, по обыкновению, дожидалась меня у калитки, завернувшись в шубку; луна освещала ее
милые губки, посиневшие от ночного холода. Узнав меня, она улыбнулась, но мне
было не до нее. «Прощай, Настя», — сказал я, проходя мимо. Она хотела что-то отвечать, но только вздохнула.
— Что он вам рассказывал? — спросила она у одного из молодых людей, возвратившихся к ней из вежливости, — верно, очень занимательную историю — свои подвиги в сражениях?.. — Она сказала это довольно громко и, вероятно, с намерением кольнуть меня. «А-га! — подумал я, — вы не на шутку сердитесь,
милая княжна; погодите, то ли еще
будет!»
—
Помилуйте, — говорил я, — ведь вот сейчас тут
был за речкою Казбич, и мы по нем стреляли; ну, долго ли вам на него наткнуться? Эти горцы народ мстительный: вы думаете, что он не догадывается, что вы частию помогли Азамату? А я бьюсь об заклад, что нынче он узнал Бэлу. Я знаю, что год тому назад она ему больно нравилась — он мне сам говорил, — и если б надеялся собрать порядочный калым, то, верно, бы посватался…
— Послушай,
милая, добрая Бэла, — продолжал Печорин, — ты видишь, как я тебя люблю; я все готов отдать, чтобы тебя развеселить: я хочу, чтоб ты
была счастлива; а если ты снова
будешь грустить, то я умру.