Неточные совпадения
— Истинная правда! — ввязался в разговор один сидевший рядом и дурно одетый господин, нечто вроде закорузлого в подьячестве чиновника, лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом, — истинная правда-с,
только все русские силы даром к себе переводят!
— А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что
только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове
весь месяц пролежал.
Только Конев, Василий Васильич, выручил,
все отписал.
Правда,
все три были
только Епанчины, но по матери роду княжеского, с приданым не малым, с родителем, претендующим впоследствии, может быть, и на очень высокое место, и, что тоже довольно важно, —
все три были замечательно хороши собой, не исключая и старшей, Александры, которой уже минуло двадцать пять лет.
Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть,
все это от душевного страдания отвлекает, так что одними
только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.
— Вы князь Мышкин? — спросил он чрезвычайно любезно и вежливо. Это был очень красивый молодой человек, тоже лет двадцати восьми, стройный блондин, средневысокого роста, с маленькою наполеоновскою бородкой, с умным и очень красивым лицом.
Только улыбка его, при
всей ее любезности, была что-то уж слишком тонка; зубы выставлялись при этом что-то уж слишком жемчужно-ровно; взгляд, несмотря на
всю веселость и видимое простодушие его, был что-то уж слишком пристален и испытующ.
— Да что дома? Дома
всё состоит в моей воле,
только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право, если бы не мать, так указал бы дверь. Мать
всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец, что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере
всё это отчеканил, при матери.
— Своего положения? — подсказал Ганя затруднившемуся генералу. — Она понимает; вы на нее не сердитесь. Я, впрочем, тогда же намылил голову, чтобы в чужие дела не совались. И, однако, до сих пор
всё тем
только у нас в доме и держится, что последнего слова еще не сказано, а гроза грянет. Если сегодня скажется последнее слово, стало быть, и
все скажется.
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены же будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы
только неусыпнее и как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент, разом помочь
всеми силами и направить дело
всеми влияниями.
Слух этот оказался потом не во
всех подробностях верным: свадьба и тогда была еще
только в проекте, и
все еще было очень неопределенно, но в судьбе Настасьи Филипповны все-таки произошел с этого времени чрезвычайный переворот.
Эта новая женщина объявляла, что ей в полном смысле
все равно будет, если он сейчас же и на ком угодно женится, но что она приехала не позволить ему этот брак, и не позволить по злости, единственно потому, что ей так хочется, и что, следственно, так и быть должно, — «ну хоть для того, чтобы мне
только посмеяться над тобой вволю, потому что теперь и я наконец смеяться хочу».
Но
все это в таком
только случае, если бы Настасья Филипповна решилась действовать, как
все, и как вообще в подобных случаях действуют, не выскакивая слишком эксцентрично из мерки.
Кончилось тем, что про Настасью Филипповну установилась странная слава: о красоте ее знали
все, но и
только; никто не мог ничем похвалиться, никто не мог ничего рассказать.
Конечно, ему
всех труднее говорить об этом, но если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один
только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
— Не знаю; я там
только здоровье поправил; не знаю, научился ли я глядеть. Я, впрочем, почти
все время был очень счастлив.
— Ничему не могу научить, — смеялся и князь, — я
все почти время за границей прожил в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне было
только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем дальше, тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это
все — довольно трудно рассказать.
— И философия ваша точно такая же, как у Евлампии Николавны, — подхватила опять Аглая, — такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней
вся задача в жизни — дешевизна;
только чтоб было дешевле прожить,
только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка. Так точно и ваша огромная жизнь в тюрьме, а может быть, и ваше четырехлетнее счастье в деревне, за которое вы ваш город Неаполь продали, и, кажется, с барышом, несмотря на то что на копейки.
— За что ты
все злишься, не понимаю, — подхватила генеральша, давно наблюдавшая лица говоривших, — и о чем вы говорите, тоже не могу понять. Какой пальчик и что за вздор? Князь прекрасно говорит,
только немного грустно. Зачем ты его обескураживаешь? Он когда начал, то смеялся, а теперь совсем осовел.
— Это ровно за минуту до смерти, — с полною готовностию начал князь, увлекаясь воспоминанием и, по-видимому, тотчас же забыв о
всем остальном, — тот самый момент, когда он поднялся на лесенку и
только что ступил на эшафот.
Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна
только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и глядит, и —
всё знает.
Он был отдан на излечение от помешательства; по-моему, он был не помешанный, он
только ужасно страдал, — вот и
вся его болезнь была.
Я не разуверял их, что я вовсе не люблю Мари, то есть не влюблен в нее, что мне ее
только очень жаль было; я по
всему видел, что им так больше хотелось, как они сами вообразили и положили промеж себя, и потому молчал и показывал вид, что они угадали.
А та,
только завидит или заслышит их,
вся оживлялась и тотчас же, не слушая старух, силилась приподняться на локоть, кивала им головой, благодарила.
Пастор в церкви уже не срамил мертвую, да и на похоронах очень мало было, так,
только из любопытства, зашли некоторые; но когда надо было нести гроб, то дети бросились
все разом, чтобы самим нести.
Иные забегали ко мне потихоньку от
всех, по одному, для того
только, чтоб обнять и поцеловать меня наедине, не при
всех.
Мы спешили, чтобы не опоздать, но иной вдруг из толпы бросался ко мне среди дороги, обнимал меня своими маленькими ручонками и целовал,
только для того и останавливал
всю толпу; а мы хоть и спешили, но
все останавливались и ждали, пока он простится.
Но про ваше лицо, Лизавета Прокофьевна, — обратился он вдруг к генеральше, — про ваше лицо уж мне не
только кажется, а я просто уверен, что вы совершенный ребенок, во
всем, во
всем, во
всем хорошем и во
всем дурном, несмотря на то что вы в таких летах.
Только вы мужчина, а я женщина и в Швейцарии не была; вот и
вся разница.
— Не труните, милые, еще он, может быть, похитрее
всех вас трех вместе. Увидите. Но
только что ж вы, князь, про Аглаю ничего не сказали? Аглая ждет, и я жду.
— Это вы, — заскрежетал Ганя, вдруг набрасываясь на князя,
только что
все вышли, — это вы разболтали им, что я женюсь! — бормотал он скорым полушепотом, с бешеным лицом и злобно сверкая глазами, — бесстыдный вы болтунишка!
Я не имею никаких прав на ваше участие, не смею иметь никаких надежд; но когда-то вы выговорили одно слово, одно
только слово, и это слово озарило
всю черную ночь моей жизни и стало для меня маяком.
Скажите мне
только: разорви
всё, и я
всё порву сегодня же.
С некоторого времени он стал раздражаться всякою мелочью безмерно и непропорционально, и если еще соглашался на время уступать и терпеть, то потому
только, что уж им решено было
все это изменить и переделать в самом непродолжительном времени.
— Ты
всё еще сомневаешься и не веришь мне; не беспокойся, не будет ни слез, ни просьб, как прежде, с моей стороны по крайней мере.
Всё мое желание в том, чтобы ты был счастлив, и ты это знаешь; я судьбе покорилась, но мое сердце будет всегда с тобой, останемся ли мы вместе, или разойдемся. Разумеется, я отвечаю
только за себя; ты не можешь того же требовать от сестры…
— Мы чуть не три недели избегали говорить об этом, и это было лучше. Теперь, когда уже
всё кончено, я
только одно позволю себе спросить: как она могла тебе дать согласие и даже подарить свой портрет, когда ты ее не любишь? Неужели ты ее, такую… такую…
Проходя близко мимо выходных дверей на лестницу, он услышал и заметил, что за дверьми кто-то старается изо
всех сил позвонить в колокольчик; но в колокольчике, должно быть, что-то испортилось: он
только чуть-чуть вздрагивал, а звука не было.
И вот генерал тут, пред
всеми, да еще торжественно приготовившись и во фраке, и именно в то самое время, когда Настасья Филипповна «
только случая ищет, чтоб осыпать его и его домашних насмешками».
Генерал покраснел ужасно, Коля тоже покраснел и стиснул себе руками голову; Птицын быстро отвернулся. Хохотал по-прежнему один
только Фердыщенко. Про Ганю и говорить было нечего: он
все время стоял, выдерживая немую и нестерпимую муку.
Присутствие дам
всех их еще несколько сдерживало и, очевидно, сильно мешало им, конечно,
только до начала, до первого повода вскрикнуть и начать…
— Я ведь и в самом деле не такая, он угадал, — прошептала она быстро, горячо,
вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и, повернувшись, вышла на этот раз так быстро, что никто и сообразить не успел, зачем это она возвращалась. Видели
только, что она пошептала что-то Нине Александровне и, кажется, руку ее поцеловала. Но Варя видела и слышала
всё и с удивлением проводила ее глазами.
— Любил вначале. Ну, да довольно… Есть женщины, которые годятся
только в любовницы и больше ни во что. Я не говорю, что она была моею любовницей. Если захочет жить смирно, и я буду жить смирно; если же взбунтуется, тотчас же брошу, а деньги с собой захвачу. Я смешным быть не хочу; прежде
всего не хочу быть смешным.
— Перестать? Рассчитывать? Одному? Но с какой же стати, когда для меня это составляет капитальнейшее предприятие, от которого так много зависит в судьбе
всего моего семейства? Но, молодой друг мой, вы плохо знаете Иволгина. Кто говорит «Иволгин», тот говорит «стена»: надейся на Иволгина как на стену, вот как говорили еще в эскадроне, с которого начал я службу. Мне вот
только по дороге на минутку зайти в один дом, где отдыхает душа моя, вот уже несколько лет, после тревог и испытаний…
Это
только всё беспорядок да вино.
Даже жалко; я
только боюсь говорить, потому что
все смеются; а ей-богу, жалко.
«Он, правда, был пьян, — заметил при этом Птицын, — но сто тысяч, как это ни трудно, ему, кажется, достанут,
только не знаю, сегодня ли, и
все ли; а работают многие: Киндер, Трепалов, Бискуп; проценты дает какие угодно, конечно,
всё спьяну и с первой радости…» — заключил Птицын.
Один Фердыщенко состоял из
всех гостей в развеселом и праздничном расположении духа и громко хохотал иногда неизвестно чему, да и то потому
только, что сам навязал на себя роль шута.
Остальные гости, которых было, впрочем, немного (один жалкий старичок учитель, бог знает для чего приглашенный, какой-то неизвестный и очень молодой человек, ужасно робевший и
все время молчавший, одна бойкая дама, лет сорока, из актрис, и одна чрезвычайно красивая, чрезвычайно хорошо и богато одетая и необыкновенно неразговорчивая молодая дама), не
только не могли особенно оживить разговор, но даже и просто иногда не знали, о чем говорить.
В вознаграждение я и выпросил позволение говорить правду, так как
всем известно, что правду говорят
только те, у кого нет остроумия.
— Да уж одно то заманчиво, как тут будет лгать человек. Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего, что солжешь, потому что самый скверный поступок твой и без того
всем известен. Да вы подумайте
только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, — подумайте
только, какими глазами мы потом друг на друга будем глядеть, завтра например, после рассказов-то!
— Положим. Но ведь возможности не было, чтобы вы так рассказали, что стало похоже на правду и вам поверили? А Гаврила Ардалионович совершенно справедливо заметил, что чуть-чуть послышится фальшь, и
вся мысль игры пропадает. Правда возможна тут
только случайно, при особого рода хвастливом настроении слишком дурного тона, здесь немыслимом и совершенно неприличном.