Неточные совпадения
Наконец, на неоднократное и точное заявление, что он действительно
князь Мышкин и что ему непременно надо
видеть генерала по делу необходимому, недоумевающий человек препроводил его рядом, в маленькую переднюю, перед самою приемной, у кабинета, и сдал его с рук на руки другому человеку, дежурившему по утрам в этой передней и докладывавшему генералу о посетителях.
Вам же все это теперь объясняю, чтобы вы не сомневались, потому
вижу, вы все еще беспокоитесь: доложите, что
князь Мышкин, и уж в самом докладе причина моего посещения видна будет.
— Я так и предчувствовал, — перебил
князь, — что вы непременно
увидите в посещении моем какую-нибудь особенную цель. Но, ей-богу, кроме удовольствия познакомиться, у меня нет никакой частной цели.
— Вот что,
князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только
видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет,
князь?
Видите, я с вами совершенно просто; надеюсь, Ганя, ты ничего не имеешь против помещения
князя в вашей квартире?
— Не мешайте мне, Александра Ивановна, — отчеканила ей генеральша, — я тоже хочу знать. Садитесь вот тут,
князь, вот на этом кресле, напротив, нет, сюда, к солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла
видеть. Ну, какой там игумен?
— Всё это очень странно, но об осле можно и пропустить; перейдемте на другую тему. Чего ты все смеешься, Аглая? И ты, Аделаида?
Князь прекрасно рассказал об осле. Он сам его
видел, а ты что
видела? Ты не была за границей?
— А
князь найдется, потому что
князь чрезвычайно умен и умнее тебя по крайней мере в десять раз, а может, и в двенадцать. Надеюсь, ты почувствуешь после этого. Докажите им это,
князь; продолжайте. Осла и в самом деле можно наконец мимо. Ну, что вы, кроме осла за границей
видели?
— Не правда ли? Не правда ли? — вскинулась генеральша. — Я
вижу, что и ты иногда бываешь умна; ну, довольно смеяться! Вы остановились, кажется, на швейцарской природе,
князь, ну!
— Ничего, maman. А жаль,
князь, что вы смертной казни не
видели, я бы вас об одном спросила.
— Я
видел смертную казнь, — отвечал
князь.
— Не знаю, почему же? — с жаром настаивал
князь. — Я в Базеле недавно одну такую картину
видел. Мне очень хочется вам рассказать… Я когда-нибудь расскажу… очень меня поразила.
— Не труните, милые, еще он, может быть, похитрее всех вас трех вместе.
Увидите. Но только что ж вы,
князь, про Аглаю ничего не сказали? Аглая ждет, и я жду.
— Я хочу
видеть! — вскинулась генеральша. — Где этот портрет? Если ему подарила, так и должен быть у него, а он, конечно, еще в кабинете. По средам он всегда приходит работать и никогда раньше четырех не уходит. Позвать сейчас Гаврилу Ардалионовича! Нет, я не слишком-то умираю от желания его
видеть. Сделайте одолжение,
князь, голубчик, сходите в кабинет, возьмите у него портрет и принесите сюда. Скажите, что посмотреть. Пожалуйста.
— Да, хороша, — проговорила она наконец, — очень даже. Я два раза ее
видела, только издали. Так вы такую-то красоту цените? — обратилась она вдруг к
князю.
— Я хочу ему два слова сказать — и довольно! — быстро отрезала генеральша, останавливая возражение. Она была видимо раздражена. — У нас,
видите ли,
князь, здесь теперь всё секреты. Всё секреты! Так требуется, этикет какой-то, глупо. И это в таком деле, в котором требуется наиболее откровенности, ясности, честности. Начинаются браки, не нравятся мне эти браки…
— Этот человек уверяет, — резко сказала Аглая, когда
князь кончил читать, — что слово «разорвите всё» меня не скомпрометирует и не обяжет ничем, и сам дает мне в этом, как
видите, письменную гарантию, этою самою запиской.
— Извините,
князь, — горячо вскричал он, вдруг переменяя свой ругательный тон на чрезвычайную вежливость, — ради бога, извините! Вы
видите, в какой я беде! Вы еще почти ничего не знаете, но если бы вы знали все, то наверно бы хоть немного извинили меня; хотя, разумеется, я неизвиним…
«Нет, его теперь так отпустить невозможно, — думал про себя Ганя, злобно посматривая дорогой на
князя, — этот плут выпытал из меня всё, а потом вдруг снял маску… Это что-то значит. А вот мы
увидим! Всё разрешится, всё, всё! Сегодня же!»
Вошли вдруг Ганя и Птицын; Нина Александровна тотчас замолчала.
Князь остался на стуле подле нее, а Варя отошла в сторону; портрет Настасьи Филипповны лежал на самом видном месте, на рабочем столике Нины Александровны, прямо перед нею. Ганя,
увидев его, нахмурился, с досадой взял со стола и отбросил на свой письменный стол, стоявший в другом конце комнаты.
Князь обернулся было в дверях, чтобы что-то ответить, но,
увидев по болезненному выражению лица своего обидчика, что тут только недоставало той капли, которая переполняет сосуд, повернулся и вышел молча.
— Я вас подлецом теперь уже никогда не буду считать, — сказал
князь. — Давеча я вас уже совсем за злодея почитал, и вдруг вы меня так обрадовали, — вот и урок: не судить, не имея опыта. Теперь я
вижу, что вас не только за злодея, но и за слишком испорченного человека считать нельзя. Вы, по-моему, просто самый обыкновенный человек, какой только может быть, разве только что слабый очень и нисколько не оригинальный.
Видите ли вы,
князь, этот дом?
— Гениальная мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень не хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу,
князь будет вынимать. Задача самая простая, самый дурной поступок из всей своей жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы
увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
— Спасибо,
князь, со мной так никто не говорил до сих пор, — проговорила Настасья Филипповна, — меня всё торговали, а замуж никто еще не сватал из порядочных людей. Слышали, Афанасий Иваныч? Как вам покажется всё, что
князь говорил? Ведь почти что неприлично… Рогожин! Ты погоди уходить-то. Да ты и не уйдешь, я
вижу. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то хотел?
Прощай,
князь, в первый раз человека
видела!
— Помилуй,
князь, опомнись! — говорил он, хватая его за руку, — брось!
Видишь, какая она! Как отец говорю…
Генеральша на это отозвалась, что в этом роде ей и Белоконская пишет, и что «это глупо, очень глупо; дурака не вылечишь», резко прибавила она, но по лицу ее видно было, как она рада была поступкам этого «дурака». В заключение всего генерал заметил, что супруга его принимает в
князе участие точно как будто в родном своем сыне, и что Аглаю она что-то ужасно стала ласкать;
видя это, Иван Федорович принял на некоторое время весьма деловую осанку.
—
Видите, слышите, как он меня срамит,
князь! — покраснев и действительно выходя из себя, вскричал Лебедев.
— Я
увижу, — сказал
князь задумчиво и вышел за ворота.
Видя, что
князь обращает особенное внимание на то, что у него два раза вырывают из рук этот нож, Рогожин с злобною досадой схватил его, заложил в книгу и швырнул книгу на другой стол.
— Да это… это копия с Ганса Гольбейна, — сказал
князь, успев разглядеть картину, — и хоть я знаток небольшой, но, кажется, отличная копия. Я эту картину за границей
видел и забыть не могу. Но… что же ты…
— Наутро я вышел по городу побродить, — продолжал
князь, лишь только приостановился Рогожин, хотя смех всё еще судорожно и припадочно вздрагивал на его губах, —
вижу, шатается по деревянному тротуару пьяный солдат, в совершенно растерзанном виде.
Рогожин давеча отрекся: он спросил с искривленною, леденящею улыбкой: «Чьи же были глаза-то?» И
князю ужасно захотелось, еще недавно, в воксале Царскосельской дороги, — когда он садился в вагон, чтоб ехать к Аглае, и вдруг опять
увидел эти глаза, уже в третий раз в этот день, — подойти к Рогожину и сказать ему, «чьи это были глаза»!
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его на каждом шагу, то, узнав, что он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно пойдет туда, к тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там его,
князя, давшего ему еще утром честное слово, что «не
увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
Два давешних глаза, те же самые, вдруг встретились с его взглядом. Человек, таившийся в нише, тоже успел уже ступить из нее один шаг. Одну секунду оба стояли друг перед другом почти вплоть. Вдруг
князь схватил его за плечи и повернул назад, к лестнице, ближе к свету: он яснее хотел
видеть лицо.
Затем, еще не успев догадаться о припадке и
увидев, что
князь отшатнулся от него и вдруг упал навзничь, прямо вниз по лестнице, с размаху ударившись затылком о каменную ступень.
— Это… это генерала-с. Действительно не пускал, и ему к вам не стать. Я,
князь, человека этого глубоко уважаю; это… это великий человек-с; вы не верите? Ну, вот
увидите, а все-таки… лучше бы, сиятельнейший
князь, вам не принимать его у себя-с.
Ради бога, не обижайтесь! — испуганно вскричал
князь,
видя снова проявление обидного смятения Бурдовского, волнение и протест в его друзьях.
— Что же, — пробормотал
князь, продолжая рассматривать Лебедева, — я уж
вижу, что он поправлял.
— Во-первых, милый
князь, на меня не сердись, и если было что с моей стороны — позабудь. Я бы сам еще вчера к тебе зашел, но не знал, как на этот счет Лизавета Прокофьевна… Дома у меня… просто ад, загадочный сфинкс поселился, а я хожу, ничего не понимаю. А что до тебя, то, по-моему, ты меньше всех нас виноват, хотя, конечно, чрез тебя много вышло.
Видишь,
князь, быть филантропом приятно, но не очень. Сам, может, уже вкусил плоды. Я, конечно, люблю доброту и уважаю Лизавету Прокофьевну, но…
Видишь,
князь, говорю тебе на ухо: между нами и Евгением Павлычем не сказано еще ни одного слова, понимаешь?
— Я не знаю ваших мыслей, Лизавета Прокофьевна.
Вижу только, что письмо это вам очень не нравится. Согласитесь, что я мог бы отказаться отвечать на такой вопрос; но чтобы показать вам, что я не боюсь за письмо и не сожалею, что написал, и отнюдь не краснею за него (
князь покраснел еще чуть не вдвое более), я вам прочту это письмо, потому что, кажется, помню его наизусть.
— Я тоже должен сказать, что я мало
видел и мало был… с либералами, — сказал
князь, — но мне кажется, что вы, может быть, несколько правы и что тот русский либерализм, о котором вы говорили, действительно отчасти наклонен ненавидеть самую Россию, а не одни только ее порядки вещей. Конечно, это только отчасти… конечно, это никак не может быть для всех справедливо…
Этот вопрос мне, как нарочно, два часа тому назад пришел в голову (
видите,
князь, я тоже иногда серьезные вещи обдумываю); я его решил, но посмотрим, что скажет
князь.
— Помилуйте, Лев Николаевич, — с некоторою досадой вскричал
князь Щ., — разве вы не
видите, что он вас ловит; он решительно смеется и именно вас предположил поймать на зубок.
— Нет-с, я не про то, — сказал Евгений Павлович, — но только как же вы,
князь (извините за вопрос), если вы так это
видите и замечаете, то как же вы (извините меня опять) в этом странном деле… вот что на днях было… Бурдовского, кажется… как же вы не заметили такого же извращения идей и нравственных убеждений? Точь-в-точь ведь такого же! Мне тогда показалось, что вы совсем не заметили?
— Совсем не стоял, — крикнул Коля, — а совсем напротив: Ипполит у
князя руку вчера схватил и два раза поцеловал, я сам
видел, тем и кончилось всё объяснение, кроме того, что
князь просто сказал, что ему легче будет на даче, и тот мигом согласился переехать, как только станет легче.
— Я хотел сказать… я хотел сказать, — затрепетал
князь, — я хотел только изъяснить Аглае Ивановне… иметь такую честь объяснить, что я вовсе не имел намерения… иметь честь просить ее руки… даже когда-нибудь… Я тут ни в чем не виноват, ей-богу, не виноват, Аглая Ивановна! Я никогда не хотел, и никогда у меня в уме не было, никогда не захочу, вы сами
увидите; будьте уверены! Тут какой-нибудь злой человек меня оклеветал пред вами! Будьте спокойны!
Князь ответил, что
видит.