Но далее оказалось, что он знает столько: был Христос, который восстал против еврейских законов, и евреи распяли его за это на кресте. Но он был бог и потому не
умер на кресте, а вознёсся на небо и тогда дал людям новый закон жизни…
Разбойник на кресте поверил в Христа и спасся. Неужели было бы дурно и для кого-нибудь вредно, если бы разбойник не
умер на кресте, а сошел бы с него и рассказал людям, как он поверил в Христа.
Что Христос
умер на кресте смертью раба, что Правда была распята, — это факт, который все знают, который принуждает и насилует, его признание не требует ни веры, ни любви; этот страшный факт дан всему миру, познан миром.
Неточные совпадения
Могила отца была обнесена решеткой и заросла травой. Над ней стоял деревянный
крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был судьей,
умер тогда-то…
На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были в городе, мать и сестра каждую весну приносили
на могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету. Могила стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
Рассказал мне Николин, как в самом начале выбирали пластунов-охотников: выстроили отряд и вызвали желающих
умирать, таких, кому жизнь не дорога, всех готовых идти
на верную смерть, да еще предупредили, что ни один охотник-пластун родины своей не увидит. Много их перебили за войну, а все-таки охотники находились. Зато житье у них привольное, одеты кто в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и
крестов им за отличие больше дают.
Вспомнила! ноженьки стали, // Силюсь идти, а нейду! // Думала я, что едва ли // Прокла в живых я найду… // Нет! не допустит Царица Небесная! // Даст исцеленье икона чудесная! // Я осенилась
крестом // И побежала бегом… // Сила-то в нем богатырская, // Милостив Бог, не
умрет… // Вот и стена монастырская! // Тень уж моя головой достает // До монастырских ворот. // Я поклонилася земным поклоном, // Стала
на ноженьки, глядь — // Ворон сидит
на кресте золоченом, // Дрогнуло сердце опять!
„И тех, которых нет с нами. Ты также помилуй, и с ними живи“, — пела Жервеза после первой молитвы. — „Злых и недобрых прости, и всех научи нас друг друга любить, как правду любил Ты, за нас
на кресте умирая“.
Невыносимо было Якову слушать этот излишне ясный голос и смотреть
на кости груди, нечеловечески поднявшиеся вверх, точно угол ящика. И вообще ничего человеческого не осталось в этой кучке неподвижных костей, покрытых чёрным, в руках, державших поморский, медный
крест. Жалко было дядю, но всё-таки думалось: зачем это установлено, чтоб старики и вообще домашние люди
умирали на виду у всех?