Неточные совпадения
Могила отца была обнесена решеткой и заросла травой. Над ней стоял деревянный
крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был судьей,
умер тогда-то…
На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были в городе, мать и сестра каждую весну приносили
на могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету. Могила стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
И если б этот самый учитель мог увидать свой образ накануне казни, то так ли бы сам он взошел
на крест и так ли бы
умер как теперь?
Рассказал мне Николин, как в самом начале выбирали пластунов-охотников: выстроили отряд и вызвали желающих
умирать, таких, кому жизнь не дорога, всех готовых идти
на верную смерть, да еще предупредили, что ни один охотник-пластун родины своей не увидит. Много их перебили за войну, а все-таки охотники находились. Зато житье у них привольное, одеты кто в чем, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и
крестов им за отличие больше дают.
Вспомнила! ноженьки стали,
Силюсь идти, а нейду!
Думала я, что едва ли
Прокла в живых я найду…
Нет! не допустит Царица Небесная!
Даст исцеленье икона чудесная!
Я осенилась
крестомИ побежала бегом…
Сила-то в нем богатырская,
Милостив Бог, не
умрет…
Вот и стена монастырская!
Тень уж моя головой достает
До монастырских ворот.
Я поклонилася земным поклоном,
Стала
на ноженьки, глядь —
Ворон сидит
на кресте золоченом,
Дрогнуло сердце опять!
„И тех, которых нет с нами. Ты также помилуй, и с ними живи“, — пела Жервеза после первой молитвы. — „Злых и недобрых прости, и всех научи нас друг друга любить, как правду любил Ты, за нас
на кресте умирая“.
Невыносимо было Якову слушать этот излишне ясный голос и смотреть
на кости груди, нечеловечески поднявшиеся вверх, точно угол ящика. И вообще ничего человеческого не осталось в этой кучке неподвижных костей, покрытых чёрным, в руках, державших поморский, медный
крест. Жалко было дядю, но всё-таки думалось: зачем это установлено, чтоб старики и вообще домашние люди
умирали на виду у всех?
«Зачем идти вам, тысячам, за тысячи верст
умирать на чужих полях, когда можно
умереть и здесь,
умереть покойно и лечь под моими деревянными
крестами и каменными плитами?
А в то время надобе всякому человеку
на всемогущего бога упование возлагати и
на пречистую его матерь и силою честного
креста ограждатися и сердце свое воздержати от кручины, и от ужасти, и от тяжелой думы, ибо через сие сердце человеческое умаляется и скоро порса и язва прилепляется — мозг и сердце захватит, осилеет человека и борзо
умрет».
Однако, и
крест не отогнал от меня тоски. В сердце такое томление, как описывается, что было
на походе с молодым Ионафаном, когда он увидал сладкий мед
на поле. Лучше бы его не было, — не пришлось бы тогда бедному юноше сказать: «Вкушая вкусих мало меду и се аз
умираю».
И никому-то не хотелось лечь
на чужой стороне, всякой-то про свою родину думал и,
умирая, слезно просил товарищей, как
умрет, снять у него с
креста ладанку да, разрезавши, посыпать лицо его зашитою там русской землею…
Некоторые старожилы помнили его уже семидесятилетним стариком. По их рассказам, лицо он имел выразительное;
на нем ясно отражались и его ум и его железная воля; лоб у него был широкий; брови тонкие, сдвинутые к широкому носу; губы тонкие; темно-русые с сильною проседью волосы он носил под гребенку. Он
умер 19 декабря 1799 года, 73 лет, и похоронен у престола заводской кладбищенской церкви. Над могилой его поставлен двухсаженный каменный столб, увенчанный шаром и
крестом.
Везде много раз Христос говорит, что тот, кто не взял
крест, кто не отрекся от всего, тот не может быть его учеником, т. е. кто не готов
на все последствия, вытекающие из исполнения правила о непротивлении злу. Ученикам Христос говорит: будьте нищие, будьте готовы, не противясь злу, принять гонения, страдания и смерть. Сам готовится
на страдания и смерть, не противясь злу, и отгоняет от себя Петра, жалеющего об этом, и сам
умирает, запрещая противиться злу и не изменяя своему учению.
А он понимал свое учение не как какой-то далекий идеал человечества, исполнение которого невозможно, не как мечтательные поэтические фантазии, которыми он пленял простодушных жителей Галилеи; он понимал свое учение как дело, такое дело, которое спасет человечество, и он не мечтал
на кресте, а кричал и
умер за свое учение.