Неточные совпадения
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно часы. Молодой человек взял их и до того рассердился, что хотел было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он
еще и за другим
пришел.
Пришел я после обеда заснуть, так что ж бы вы думали, ведь не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю
еще с хозяйкой, с Амалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофею позвала.
— Сайку я тебе сею минутою принесу, а не хошь ли вместо колбасы-то щей? Хорошие щи, вчерашние.
Еще вчера тебе оставила, да ты
пришел поздно. Хорошие щи.
— Хорошо,
приду, — проговорила Лизавета, все
еще раздумывая, и медленно стала с места трогаться.
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему
пришла вдруг
еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
— Я сам слышал… я не спал… я сидел, —
еще робче проговорил он. — Я долго слушал…
Приходил надзирателя помощник… На лестницу все сбежались, из всех квартир…
Но по какой-то странной, чуть не звериной хитрости ему вдруг
пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже
еще не совсем понимающим, а между тем выслушать и выведать, что такое тут происходит?
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да
еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а
пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
— Ваша мамаша,
еще в бытность мою при них, начала к вам письмо. Приехав сюда, я нарочно пропустил несколько дней и не
приходил к вам, чтоб уж быть вполне уверенным, что вы извещены обо всем; но теперь, к удивлению моему…
— А меня
прислала сестрица Соня, — отвечала девочка,
еще веселее улыбаясь.
Им теперь не до меня, да и мне надо освежиться, потому, брат, ты кстати
пришел;
еще две минуты, и я бы там подрался, ей-богу!
— Что бишь я
еще хотел, — продолжал он, с усилием припоминая, — да: пожалуйста, маменька, и ты, Дунечка, не подумайте, что я не хотел к вам сегодня первый
прийти и ждал вас первых.
— А я об вас
еще от покойника тогда же слышала… Только не знала тогда
еще вашей фамилии, да и он сам не знал… А теперь
пришла… и как узнала вчера вашу фамилию… то и спросила сегодня: тут господин Раскольников где живет?.. И не знала, что вы тоже от жильцов живете… Прощайте-с… Я Катерине Ивановне…
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное дело, до сих пор
еще ни разу не
приходило ему в голову: «что подумает Разумихин, когда узнает?» Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло с тех пор и прибавилось!..
Ему
еще в передней
пришла было мысль: не снимать пальто и уехать и тем строго и внушительно наказать обеих дам, так чтобы разом дать все почувствовать.
— Знаю и скажу… Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения
приду просить к тебе, а просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе,
еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра!
Да оставь я иного-то господина совсем одного: не бери я его и не беспокой, но чтоб знал он каждый час и каждую минуту, или по крайней мере подозревал, что я все знаю, всю подноготную, и денно и нощно слежу за ним, неусыпно его сторожу, и будь он у меня сознательно под вечным подозрением и страхом, так ведь, ей-богу, закружится, право-с, сам
придет, да, пожалуй,
еще и наделает чего-нибудь, что уже на дважды два походить будет, так сказать, математический вид будет иметь, — оно и приятно-с.
— Я не дам себя мучить, — зашептал он вдруг по-давешнему, с болью и с ненавистию мгновенно сознавая в себе, что не может не подчиниться приказанию, и
приходя от этой мысли
еще в большее бешенство, — арестуйте меня, обыскивайте меня, но извольте действовать по форме, а не играть со мной-с! Не смейте…
— Видемши я, — начал мещанин, — что дворники с моих слов идти не хотят, потому, говорят, уже поздно, а пожалуй,
еще осерчает, что тем часом не
пришли, стало мне обидно, и сна решился, и стал узнавать.
Не
пришел тоже и толстый подполковник (в сущности, отставной штабс-капитан), но оказалось, что он «без задних ног»
еще со вчерашнего утра.
Но, однако, мне тотчас же
пришел в голову опять
еще вопрос: что Софья Семеновна, прежде чем заметит, пожалуй, чего доброго, потеряет деньги; вот почему я решился пойти сюда, вызвать ее и уведомить, что ей положили в карман сто рублей.
— Да что это! Да где это я стою! — проговорила она в глубоком недоумении, как будто
еще не
придя в себя, — да как вы, вы, такой… могли на это решиться? Да что это!
Кровотечение
еще продолжалось, но она как бы начинала
приходить в себя.
Сами
еще за час знать не будете, что
придете с повинною.
На всякий случай есть у меня и
еще к вам просьбица, — прибавил он, понизив голос, — щекотливенькая она, а важная: если, то есть на всякий случай (чему я, впрочем, не верую и считаю вас вполне неспособным), если бы на случай, — ну так, на всякий случай, —
пришла бы вам охота в эти сорок — пятьдесят часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом — ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите), то — оставьте краткую, но обстоятельную записочку.
— Это не тот ли лакей, который вам после смерти трубку
приходил набивать…
еще сами мне рассказывали? — раздражался все более и более Раскольников.
— Родя, милый мой, первенец ты мой, — говорила она, рыдая, — вот ты теперь такой же, как был маленький, так же
приходил ко мне, так же и обнимал и целовал меня;
еще когда мы с отцом жили и бедовали, ты утешал нас одним уже тем, что был с нами, а как я похоронила отца, — то сколько раз мы, обнявшись с тобой вот так, как теперь, на могилке его плакали.
— Не навек? Ведь
еще не навек? Ведь ты
придешь, завтра
придешь?
Та
пришла к ней
еще с утра, вспомнив вчерашние слова Свидригайлова, что Соня «об этом знает».
Последнее обстоятельство было уж слишком необъяснимо и сильно беспокоило Дуню; ей
приходила мысль, что мать, пожалуй, предчувствует что-нибудь ужасное в судьбе сына и боится расспрашивать, чтобы не узнать чего-нибудь
еще ужаснее.