Неточные совпадения
Если бы дворник спросил
его «что
надо?» —
он, может быть,
так прямо
и подал бы
ему топор.
Наконец, пришло
ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там
и людей меньше,
и незаметнее,
и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше.
И удивился
он вдруг: как это
он целые полчаса бродил в тоске
и тревоге,
и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать!
И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что
так уже раз во сне, в бреду решено было!
Он становился чрезвычайно рассеян
и забывчив
и знал это. Решительно
надо было спешить!
— Это денег-то не
надо! Ну, это, брат, врешь, я свидетель! Не беспокойтесь, пожалуйста, это
он только
так… опять вояжирует. [Вояжирует — здесь: грезит, блуждает в царстве снов (от фр. voyager — путешествовать).] С
ним, впрочем, это
и наяву бывает… Вы человек рассудительный,
и мы будем
его руководить, то есть попросту
его руку водить,
он и подпишет. Принимайтесь-ка…
Но по какой-то странной, чуть не звериной хитрости
ему вдруг пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если
надо, даже еще не совсем понимающим, а между тем выслушать
и выведать, что
такое тут происходит?
— А я за тебя только одну! Остри еще! Заметов еще мальчишка, я еще волосенки
ему надеру, потому что
его надо привлекать, а не отталкивать. Тем, что оттолкнешь человека, — не исправишь, тем паче мальчишку. С мальчишкой вдвое осторожнее
надо. Эх вы, тупицы прогрессивные, ничего-то не понимаете! Человека не уважаете, себя обижаете… А коли хочешь знать,
так у нас, пожалуй,
и дело одно общее завязалось.
— Вы, впрочем, не конфузьтесь, — брякнул тот, — Родя пятый день уже болен
и три дня бредил, а теперь очнулся
и даже ел с аппетитом. Это вот
его доктор сидит, только что
его осмотрел, а я товарищ Родькин, тоже бывший студент,
и теперь вот с
ним нянчусь;
так вы нас не считайте
и не стесняйтесь, а продолжайте, что вам там
надо.
Он не знал, да
и не думал о том, куда идти;
он знал одно: «что все это
надо кончить сегодня же, за один раз, сейчас же; что домой
он иначе не воротится, потому что не хочет
так жить».
Он только чувствовал
и знал, что
надо, чтобы все переменилось,
так или этак, «хоть как бы то ни было», повторял
он с отчаянною, неподвижною самоуверенностью
и решимостью.
На тревожный же
и робкий вопрос Пульхерии Александровны, насчет «будто бы некоторых подозрений в помешательстве»,
он отвечал с спокойною
и откровенною усмешкой, что слова
его слишком преувеличены; что, конечно, в больном заметна какая-то неподвижная мысль, что-то обличающее мономанию, —
так как
он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, — но ведь
надо же вспомнить, что почти вплоть до сегодня больной был в бреду,
и…
и, конечно, приезд родных
его укрепит, рассеет
и подействует спасительно, — «если только можно будет избегнуть новых особенных потрясений», прибавил
он значительно.
Еще немного,
и это общество, эти родные, после трехлетней разлуки, этот родственный тон разговора при полной невозможности хоть об чем-нибудь говорить, — стали бы, наконец,
ему решительно невыносимы. Было, однако ж, одно неотлагательное дело, которое
так или этак, а
надо было непременно решить сегодня, —
так решил
он еще давеча, когда проснулся. Теперь
он обрадовался делу, как выходу.
Раскольников до того смеялся, что, казалось, уж
и сдержать себя не мог,
так со смехом
и вступили в квартиру Порфирия Петровича. Того
и надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что
они вошли смеясь
и все еще хохочут в прихожей.
— Всего легче! На таких-то пустейших вещах всего легче
и сбиваются хитрые-то люди. Чем хитрей человек, тем
он меньше подозревает, что
его на простом собьют. Хитрейшего человека именно на простейшем
надо сбивать. Порфирий совсем не
так глуп, как ты думаешь…
Притом этот человек не любил неизвестности, а тут
надо было разъяснить: если
так явно нарушено
его приказание, значит, что-нибудь да есть, а стало быть, лучше наперед узнать; наказать же всегда будет время, да
и в
его руках.
— Я думаю, что у
него очень хорошая мысль, — ответил
он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не
надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я
и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что
он сумеет повести дело,
так в этом нет
и сомнения: дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…
— Что? Бумажка?
Так,
так… не беспокойтесь,
так точно-с, — проговорил, как бы спеша куда-то, Порфирий Петрович
и, уже проговорив это, взял бумагу
и просмотрел ее. — Да, точно так-с. Больше ничего
и не
надо, — подтвердил
он тою же скороговоркой
и положил бумагу на стол. Потом, через минуту, уже говоря о другом, взял ее опять со стола
и переложил к себе на бюро.
— Я могу объяснить, для чего
он рискнул на
такой поступок,
и, если
надо, сам присягу приму! — твердым голосом произнес, наконец, Раскольников
и выступил вперед.
—
Так,
так, это
так! — в восторге подтверждал Лебезятников. — Это должно быть
так, потому что
он именно спрашивал меня, как только вошла к нам в комнату Софья Семеновна, «тут ли вы? Не видал ли я вас в числе гостей Катерины Ивановны?»
Он отозвал меня для этого к окну
и там потихоньку спросил. Стало быть,
ему непременно
надо было, чтобы тут были вы! Это
так, это все
так!
— Штука в том: я задал себе один раз
такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон
и не было бы у
него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых
и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок
надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну,
так решился ли бы
он на это, если бы другого выхода не было?
— Э-эх, Соня! — вскрикнул
он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я
такая же точно вошь, как
и все! Насмеялся
он надо мной, вот я к тебе
и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил…
Так и знай!
Сказал
он что-то
и про Соню, обещал как-нибудь зайти на днях сам к Раскольникову
и упомянул, что «желал бы посоветоваться; что очень
надо бы поговорить, что есть
такие дела…».
— Ну, вот еще! Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни случилось, — ты бы остался у
них провидением. Я,
так сказать, передаю
их тебе, Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь
и убежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что
и она тебя может любить,
и даже, может быть, уж
и любит. Теперь сам решай, как знаешь лучше, —
надо иль не
надо тебе запивать.
—
Так к тебе ходит Авдотья Романовна, — проговорил
он, скандируя слова, — а ты сам хочешь видеться с человеком, который говорит, что воздуху
надо больше, воздуху
и…
и стало быть,
и это письмо… это тоже что-нибудь из того же, — заключил
он как бы про себя.
— А вы
и на силу претендуете? Хе-хе-хе! Удивили же вы меня сейчас, Родион Романыч, хоть я заранее знал, что это
так будет. Вы же толкуете мне о разврате
и об эстетике! Вы — Шиллер, вы — идеалист! Все это, конечно,
так и должно быть,
и надо бы удивляться, если б
оно было иначе, но, однако ж, как-то все-таки странно в действительности… Ах, жаль, что времени мало, потому вы сами прелюбопытный субъект! А кстати, вы любите Шиллера? Я ужасно люблю.
Ушли все на минуту, мы с нею как есть одни остались, вдруг бросается мне на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует
и клянется, что она будет мне послушною, верною
и доброю женой, что она сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за все это желает иметь от меня только одно мое уважение
и более мне, говорит, «ничего, ничего не
надо, никаких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное признание наедине от
такого шестнадцатилетнего ангельчика с краскою девичьего стыда
и со слезинками энтузиазма в глазах, — согласитесь сами,
оно довольно заманчиво.
— Понимаю (вы, впрочем, не утруждайте себя: если хотите, то много
и не говорите); понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина
и человека? А вы
их побоку; зачем
они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что все еще
и гражданин
и человек? А коли
так,
так и соваться не
надо было; нечего не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль не хочется?
— Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил,
и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, — продолжал
он с тем же порывом, — я пришел вам сказать прямо, что хоть вы
и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя
и что все, что вы думали про меня, что я жесток
и не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда не перестану любить… Ну
и довольно; мне казалось, что
так надо сделать
и этим начать…
Напротив, у ней у самой оказалась целая история о внезапном отъезде сына; она со слезами рассказывала, как
он приходил к ней прощаться; давала при этом знать намеками, что только ей одной известны многие весьма важные
и таинственные обстоятельства
и что у Роди много весьма сильных врагов,
так что
ему надо даже скрываться.