Неточные совпадения
— Разве
так рисуют деревья на декорациях? — воскликнул
он: — сначала
надо загрунтовать совсем темною краской, а потом
и валяйте на ней прямо листья; один зеленый, другой желтый, третий совсем черный
и, наконец, четвертый совсем белый. — Говоря это, Плавин вместе с тем
и рисовал на одной декорации дерево.
— Нет,
надо полагать, чтобы не
так тяжел запах был; запаху масляного
его супруга, госпожа директорша, очень не любит, — отвечал Николай Силыч
и так лукаво подмигнул, что истинный смысл
его слов нетрудно было угадать.
Впрочем, вышел новый случай,
и Павел не удержался: у директора была дочь, очень милая девушка, но она часто бегала по лестнице — из дому в сад
и из саду в дом; на той же лестнице жил молодой надзиратель; любовь
их связала
так, что
их надо было обвенчать; вслед же за тем надзиратель был сделан сначала учителем словесности, а потом
и инспектором.
Мари вся покраснела,
и надо полагать, что разговор этот она передала от слова до слова Фатеевой, потому что в первый же раз, как та поехала с Павлом в одном экипаже (по величайшему своему невниманию, муж часто за ней не присылал лошадей,
и в
таком случае Имплевы провожали ее в своем экипаже,
и Павел всегда сопровождал ее), — в первый же раз, как
они таким образом поехали, m-me Фатеева своим тихим
и едва слышным голосом спросила
его...
— Если завтра,
так, конечно, теперь же
надо приготовить, — проговорил
он и затем, церемонно раскланявшись с Павлом
и мотнув с улыбкою головой Фатеевой, вышел.
—
Надо быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне;
он тоже сродственником как-то моим себя почитает
и думал, что я очень обрадуюсь
ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану
ему угощенье делать; а я вон велел
ему заварить кой-каких спиток чайных, дал
ему потом гривенник… «Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!»
Так он болтал тут что-то
такое, что свадьба-то была.
— Барин-то добрый,
надо быть,
и умный, а поди как прокуратит, — говорил
он все-таки с удивлением.
Все повернули назад. В перелеске m-lle Прыхина опять с каким-то радостным визгом бросилась в сторону: ей, изволите видеть,
надо было сорвать росший где-то вдали цветок,
и она убежала за
ним так далеко, что совсем скрылась из виду. M-me Фатеева
и Павел, остановившись как бы затем, чтобы подождать ее, несколько времени молча стояли друг против друга; потом, вдруг Павел зачем-то,
и сам уже не отдавая себе в том отчета, протянул руку
и проговорил...
И все это Иван говорил
таким тоном, как будто бы
и в самом деле знал дорогу. Миновали,
таким образом,
они Афанасьево, Пустые Поля
и въехали в Зенковский лес. Название, что дорога в
нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами; ехать хоть бы легонькою рысью было по ней совершенно невозможно:
надо было двигаться шаг за шагом!
Лесу, вместе с тем, как бы
и конца не было,
и, к довершению всего,
они подъехали к
такому месту, от которого шли две дороги, одинаково торные; куда
надо было ехать, направо или налево? Кучер Петр остановил лошадей
и недоумевал.
— Ничего не
надо! Вздумайте-ка только это вы завести, у вас все сейчас бедными притворятся. Мы ведь, мужики — плуты… Вы не то что позволяйте которому оброку не доносить, пусть
он платит, как следует, а потом мне, что ли, хоть из оброку
и отдадите, сколько пожелаете, а я в дом это к
нему и пошлю, будто жалованья
ему прибавляю, а коли не станет заслуживать того,
так отдеру.
Муж представил мне
его как своего друга,
и так как m-r Постен имеет весьма вкрадчивый
и лукавый характер, то
он, вероятно, узнал от мужа о наших отношениях; случай
ему представлялся удобный поухаживать за молоденькой женщиной в подобном положении,
и он начал, —
и точно уж в этом случае
надо отдать честь
его настойчивости!..
— А третий сорт: трудом, потом
и кровью христианской выходим мы, мужики, в люди. Я теперича вон в сапогах каких сижу, — продолжал Макар Григорьев, поднимая
и показывая свою в щеголеватый сапог обутую ногу, — в грязи вот
их не мачивал, потому все на извозчиках езжу; а было
так, что приду домой, подошвы-то от сапог отвалятся, да
и ноги все в крови от ходьбы: бегал это все я по Москве
и работы искал; а в работниках жить не мог, потому — я горд, не могу, чтобы чья-нибудь власть
надо мной была.
— А
так бы думал, что за здоровье господина моего
надо выпить! — отвечал Макар Григорьев
и, когда вино было разлито,
он сам пошел за официантом
и каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись с
ним, выпили
и крепко пожали
ему руку.
Он кланялся всем гостям
и тотчас же махнул официантам, чтоб
они подавали еще. Когда вино было подано,
он взял свой стакан
и прямо подошел уже к Вихрову.
Я
так понимаю, что господа теперь для нас все равно, что родители: что хорошо мы сделали,
им долженствует похвалить нас, худо — наказать; вот этого-то мы, пожалуй, с нашим барином
и не сумеем сделать, а промеж тем вы за всех нас отвечать богу будете, как пастырь — за овец своих: ежели какая овца отшатнется в сторону, ее плетью по боку
надо хорошенько…
— На ваше откровенное предложение, — заговорил
он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком
и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы
и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки
они составляют единственную мою мечту
и цель жизни, а при
такого рода занятиях
надо быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать, может быть, за границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
«Отечественные Записки» в неистовство приходят,
и очень естественно:
они так верили в
его талант,
так много возлагали на
него надежд, вдруг
он пишет, что мужиков
надо сечь,
и, наконец, какого-то пророка из себя хочет представить, всех поучает, что
такое с
ним?
«Мадам, ваш родственник, —
и он при этом почему-то лукаво посмотрел на меня, — ваш родственник написал
такую превосходную вещь, что до сих пор мы
и наши друзья в восторге от нее; завтрашний день она выйдет в нашей книжке, но другая
его вещь встречает некоторое затруднение, а потому напишите вашему родственнику, чтобы
он сам скорее приезжал в Петербург; мы тут лично ничего не можем сделать!» Из этих слов ты поймешь, что сейчас же делать тебе
надо: садись в экипаж
и скачи в Петербург.
Перед наступлением первой репетиции
он беспрестанно ездил ко всем участвующим
и долго
им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях,
так непременно
надо что-нибудь большое
и умное,
так что все невольно прибодрились
и начали думать, что
они в самом деле делают что-то умное
и большое; даже председатель казенной палаты не с
таким грустным видом сидел
и учил роль короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
— До начальника губернии, — начал
он каким-то размышляющим
и несколько лукавым тоном, — дело это,
надо полагать, дошло
таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот
он приходит к нам
и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют…
и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух
и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
— Ей вот
надо было, — объяснил
ему священник, — выйти замуж за богатого православного купца: это вот не грех по-ихнему, она
и приняла для виду православие; а промеж тем все-таки продолжают ходить в свою раскольничью секту — это я вас записать прошу!
— Да я уж на Низовье жил с год, да по жене больно стосковался, — стал писать ей, что ворочусь домой, а она мне пишет, что не
надо, что голова стращает: «Как
он, говорит, попадется мне в руки,
так сейчас
его в кандалы!..» — Я думал, что ж, мне все одно в кандалах-то быть, —
и убил
его…
— Не знаю-с! — вмешался в
их разговор Евгений Петрович, благоговейно поднимая вверх свои глаза, уже наполнившиеся слезами. — Кланяться ли нам
надо или даже ругнуть нас следует, но знаю только одно, что никто из нас, там бывших, ни жив остаться, ни домой вернуться не думал, — а потому никто никакой награды в жизни сей не ожидал, а если
и чаял ее,
так в будущей!..