Неточные совпадения
Кстати: мне всегда приятнее
было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле
писать их, и, право, это
было не от лености.
Купеческая дочка, доставшаяся князю, едва умела
писать, не могла склеить двух слов,
была дурна лицом и имела только одно важное достоинство:
была добра и безответна.
Я
был тогда в Петербурге, в университете, и помню, что Ихменев нарочно
писал ко мне и просил меня справиться: справедливы ли слухи о браке?
— Он, может
быть, и совсем не придет, — проговорила она с горькой усмешкой. — Третьего дня он
писал, что если я не дам ему слова прийти, то он поневоле должен отложить свое решение — ехать и обвенчаться со мною; а отец увезет его к невесте. И так просто, так натурально
написал, как будто это и совсем ничего… Что если он и вправду поехал к ней,Ваня?
Все это утро я возился с своими бумагами, разбирая их и приводя в порядок. За неимением портфеля я перевез их в подушечной наволочке; все это скомкалось и перемешалось. Потом я засел
писать. Я все еще
писал тогда мой большой роман; но дело опять повалилось из рук; не тем
была полна голова…
— Такое средство одно, — сказал я, — разлюбить его совсем и полюбить другого. Но вряд ли это
будет средством. Ведь ты знаешь его характер? Вот он к тебе пять дней не ездит. Предположи, что он совсем оставил тебя; тебе стоит только
написать ему, что ты сама его оставляешь, а он тотчас же прибежит к тебе.
И в доктора поступал, и в учителя отечественной словесности готовился, и об Гоголе статью
написал, и в золотопромышленники хотел, и жениться собирался — жива-душа калачика хочет, и онасогласилась, хотя в доме такая благодать, что нечем кошки из избы
было выманить.
Его не
было дома. Я прошел прямо в его половину и
написал ему такую записку...
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел с тобою поговорить, но пуще всего надо
было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит,
есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]:
написал, что, дескать, такое дело, что если не придешь, то все наши корабли потонут.
С первых строк можно
было догадаться, что и к кому он
писал.
Видно только
было, что горячее чувство, заставившее его схватить перо и
написать первые, задушевные строки, быстро, после этих первых строк, переродилось в другое: старик начинал укорять дочь, яркими красками описывал ей ее преступление, с негодованием напоминал ей о ее упорстве, упрекал в бесчувственности, в том, что она ни разу, может
быть, и не подумала, что сделала с отцом и матерью.
За ее гордость он грозил ей наказанием и проклятием и кончал требованием, чтоб она немедленно и покорно возвратилась домой, и тогда, только тогда, может
быть, после покорной и примерной новой жизни «в недрах семейства», мы решимся простить тебя,
писал он.
На третий день мы узнали все. От меня он кинулся прямо к князю, не застал его дома и оставил ему записку; в записке он
писал, что знает о словах его, сказанных чиновнику, что считает их себе смертельным оскорблением, а князя низким человеком и вследствие всего этого вызывает его на дуэль, предупреждая при этом, чтоб князь не смел уклоняться от вызова, иначе
будет обесчещен публично.
— До сих пор я не могла
быть у Наташи, — говорила мне Катя, подымаясь на лестницу. — Меня так шпионили, что ужас. Madame Albert [мадам Альбер (франц.)] я уговаривала целых две недели, наконец-то согласилась. А вы, а вы, Иван Петрович, ни разу ко мне не зашли!
Писать я вам тоже не могла, да и охоты не
было, потому что письмом ничего не разъяснишь. А как мне надо
было вас видеть… Боже мой, как у меня теперь сердце бьется…
— Если б вы знали, как я вас люблю! — проговорила она плача. —
Будем сестрами,
будем всегда
писать друг другу… а я вас
буду вечно любить… я вас
буду так любить, так любить…
— Я так и поняла. Я
буду его очень любить, Наташа, и вам обо всем
писать. Кажется, он
будет теперь скоро моим мужем; на то идет. И они все так говорят. Милая Наташечка, ведь вы пойдете теперь… в ваш дом?
— Вся надежда на вас, — говорил он мне, сходя вниз. — Друг мой, Ваня! Я перед тобой виноват и никогда не мог заслужить твоей любви, но
будь мне до конца братом: люби ее, не оставляй ее,
пиши мне обо всем как можно подробнее и мельче, как можно мельче
пиши, чтоб больше уписалось. Послезавтра я здесь опять, непременно, непременно! Но потом, когда я уеду,
пиши!
Меня тамждут, но зато я вечером
буду свободен, совершенно свободен, как ветер, и сегодняшний вечер вознаградит меня за эти последние два дня и две ночи, в которые я
написал три печатных листа с половиною.
Письмо
было написано с мучением; он, видимо,
писал вне себя; у меня навернулись слезы…
Конечно, мать ее
была больна, в чахотке; эта болезнь особенно развивает озлобление и всякого рода раздражения; но, однако ж, я наверно знаю, через одну куму у Бубновой, что она
писала к князю, да, к князю, к самому князю…
Раз Смитиха сошлась с этой кумой (помнишь, у Бубновой девка-то набеленная? — теперь она в смирительном доме), ну и посылала с ней это письмо и
написала уж его, да и не отдала, назад взяла; это
было за три недели до ее смерти…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут
пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Хлестаков (
пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает
писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. Я здесь
напишу. (
Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (
Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и
написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не
было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Анна Андреевна. Так вы и
пишете? Как это должно
быть приятно сочинителю! Вы, верно, и в журналы помещаете?