Неточные совпадения
— Не прогневайся, государь, а позволь слово молвить: не лучше ли нам переждать, как там все угомонится? Теперь в Москве житье худое: поляки буянят, православные ропщут, того
и гляди, пойдет резня… Постой-ка,
боярин, постой! Серко мой что-то храпит, да
и твоя лошадь упирается, уж не овраг ли?..
— Ох, худо,
боярин! Мы едем целиком, а вот, кажется,
и овраг… Ах, батюшки светы, какая круть! Как бог помиловал!
— Да, мой добрый Алексей, если мне суждено умереть без исповеди, то да будет его святая воля! Ты устал менее моего
и можешь спасти себя. Когда я совсем выбьюсь из сил, оставь меня одного,
и если господь поможет тебе найти приют, то ступай завтра в отчину
боярина Кручины-Шалонского, — она недалеко отсюда, — отдай ему…
— Нет,
боярин,
и не говори об этом. Умирать — так умирать обоим. Но что это?.. Не послышалось ли мне?
— А где лает собака, там
и жилье. Ободрись,
боярин; господь не совсем нас покинул.
—
И я слышу,
боярин, — отвечал Алексей, приостановясь на минуту, — да только этот лай мне вовсе не по сердцу.
— Да послушай, Юрий Дмитрич: за тебя я готов в огонь
и воду — ты мой
боярин, а умирать за всякого прохожего не хочу; дело другое отслужить по нем панихиду, пожалуй!..
— Посмотри,
боярин, — сказал Алексей, — он чуть жив, а каким молодцом сидит на коне: видно, что ездок!.. Ого, да он начал пошевеливаться! Тише, брат, тише! Мой Серко
и так устал. Однако ж, Юрий Дмитрич, или мы поразогрелись, или погода становится теплее.
— Сюда, Юрий Дмитрич, сюда! Вот
и плетень! Тише,
боярин, тише! околица должна быть левее — здесь. Ну, слава тебе господи! — продолжал он, отворяя ворота. — Доехали!..
и вовремя: слышишь ли, как опять завыл ветер? Да пусть теперь бушует, как хочет; нам
и горюшки мало: в избе не озябнем.
— Как что за дело! — возразил купец, который между тем осушил одним глотком кружку браги. — Да разве мы не православные? Мало ли у нас князей
и знаменитых
бояр? Есть из кого выбрать. Да вот недалеко идти: хоть, например, князь Дмитрий Михайлович Пожарский…
—
Боярин Кручина-Шалонский? — повторил купец. — Слыхали мы об его уме
и дородстве!.. У нас в Балахне рассказывали, что этот
боярин Шалонский…
— Ведет хлеб-соль с поляками, — подхватил стрелец. — Ну да, тот самый! Какой он русский
боярин! хуже басурмана: мучит крестьян, разорил все свои отчины, забыл бога
и даже — прости господи мое согрешение! — прибавил он, перекрестясь
и посмотрев вокруг себя с ужасом, —
и даже говорят, будто бы он… вымолвить страшно… ест по постам скоромное?
— Потише, хозяин, потише! — сказал земский. —
Боярин Шалонский помолвил дочь свою за пана Гонсевского, который теперь гетманом
и главным воеводою в Москве: так не худо бы иным прочим держать язык за зубами. У гетмана руки длинные, а Балахна не за тридевять земель от Москвы, да
и сам
боярин шутить не любит: неравно прилучится тебе ехать мимо его поместьев с товарами, так смотри, чтоб не продать с накладом!
— Жаль, хозяин, — продолжал земский, — что у тебя в повозках, хоть, кажется, в них
и много клади, — прибавил он, взглянув в окно, — не осталось никаких товаров: ты мог бы их все сбыть.
Боярин Шалонский
и богат
и тороват. Уж подлинно живет по-барски: хоромы — как царские палаты, холопей полон двор, мяса хоть не ешь, меду хоть не пей; нечего сказать — разливанное море! Чай,
и вы о нем слыхали? — прибавил он, оборотясь к хозяину постоялого двора.
— Как-ста не слыхать, господин честной, — отвечал хозяин, почесывая голову. —
И слыхали
и видали: знатный
боярин!..
— А вот что, родимый. Сосед наш, убогий помещик, один сын у матери. Ономнясь
боярин зазвал его к себе пображничать: что ж, батюшка?.. для своей потехи зашил его в медвежью шкуру, да
и ну травить собакою!
И, слышь ты, они,
и барин
и собака, так остервенились, что насилу водой разлили. Привезли его, сердечного, еле жива, а бедная-то барыня уж вопила, вопила!.. Легко ль! неделю головы не приподымал!
— Ах ты простоволосая! — сказал земский. — Да кому ж
и тешить
боярина, как не этим мелкопоместным? Ведь он их поит
и кормит да уму-разуму научает. Вот хотя
и ваш Васьян Степанович, давно ли кричал: «На что нам польского королевича!» — а теперь небойсь не то заговорил!..
— Нет,
боярин, прошу не прогневаться, — сказал запорожец, — я по милости твоей гляжу на свет божий
и не отстану от тебя до тех пор, пока ты сам меня не прогонишь.
—
И теплее,
боярин; а здесь так ветром насквозь
и прохватывает. Ну, Юрий Дмитрич, — продолжал Алексей, радуясь, что господин его начал с ним разговаривать, — лихо же ты отделал этого похвальбишку поляка! Вот что называется — угостить по-русски! Чай, ему недели две есть не захочется. Однако ж,
боярин, как мы выезжали из деревни, так в уши мне наносило что-то неладное,
и не будь я Алексей Бурнаш, если теперь вся деревушка не набита конными поляками.
— Да,
боярин, а зимою табунов не гоняют. Чего доброго!.. Кострома недалеко отсюда, а там стоят поляки: не диво им завернуть
и в здешнюю сторону.
— Эх,
боярин! захотел ты совести в этих чертях запорожцах; они навряд
и бога-то знают, окаянные! Станет запорожский казак помнить добро! Да он, прости господи, отца родного продаст за чарку горелки. Ну вот, кажется,
и просека. Ай да лесок! Эка трущоба — зги божьей не видно! То-то приволье,
боярин: есть где поохотиться!.. Чай, здесь медведей
и всякого зверя тьма-тьмущая!
— Вижу,
боярин, вижу! Теперь
и я узнаю его косматую шапку
и черную собаку. Да откуда взялся у него гнедой конь? Кажись, он покупал пегую лошадь… Эк его черти несут! Тише ты, тише, дьявол! Совсем было смял
боярина.
— Живей,
боярин, живей! — закричал Кирша, понуждая свою лошадь. — Эти сорванцы ближе, чем мы думаем. Посмотри, как ощетинился Зарез: недаром он бросается во все стороны. Назад, Зарез, назад! Ну, так
и есть!.. берегись,
боярин!
— Да что тут растабарывать! Не погневайся,
боярин, — сказал Кирша, ударив нагайкою лошадь, на которой сидел Юрий. Лихой конь взвился на дыбы
и, как из лука стрела, помчался вдоль дороги.
— Да, батюшка! Ей самой некогда перемолвить с тобой словечка, так просила меня… О, ох, родимый! сокрушила ее дочка боярская, Анастасья Тимофеевна. Бог весть, что с ней поделалось: плачет да горюет — совсем зачахла.
Боярину прислали из Москвы какого-то досужего поляка — рудомета, что ль?.. не знаю; да
и тот толку не добьется.
И нашептывал,
и заморского зелья давал,
и мало ли чего другого — все проку нет. Уж не с дурного ли глазу ей такая немочь приключилась? Как ты думаешь, Архип Кудимович?
— Тебя умудрил господь, Архип Кудимович; ты всю подноготную знаешь: лошадь ли сбежит, корова ли зачахнет, червь ли нападет на скотину, задумает ли парень жениться, начнет ли молодица выкликать — все к тебе да к тебе с поклоном. Да
и сам
боярин, нет-нет, а скажет тебе ласковое слово; где б ни пировали, Кудимович тут как тут: как, дескать, не позвать такого знахаря — беду наживешь!..
— Что ты, Нагиба, в уме ли! — сказал один из поляков. — Иль забыл, что наказывал пан региментарь? Если этот старик служит
боярину Кручине-Шалонскому, так мы
и волосом не должны от него поживиться.
— Что ты, Федька Хомяк, горланишь! — перервал другой крестьянин с седой, осанистой бородою. — Не слушай его, добрый человек: наш
боярин — дай бог еще долгие лета! — господин милостивый,
и мы живем за ним припеваючи.
— Небойсь, дедушка, — сказал Кирша, улыбаясь, — я человек заезжий
и вашего
боярина не знаю. А есть ли у него детки?
Ряд саней со свахами
и родственниками жениха
и невесты оканчивался толпою пеших
и всадников, посреди которых красовался жених на белом коне, которого сбруя обвешана была разноцветными кистями, а поводы заменялись медными цепями — роскошь, перенятая простолюдинами от знатных
бояр, у которых эти цепи бывали не только из серебра, но даже нередко из чистого золота.
— Каюсь,
боярин, грешил на него; да
и теперь думаю…
— Да ты, пожалуй,
боярин,
и поляков называешь добрыми людьми.
— Не погневайся,
боярин, ты, живя с этими ляхами, чересчур мудрен стал
и говоришь так красно, что я ни словечка не понимаю.
И то сказать, неужели от этого зачахнуть с тоски такому молодцу, как ты,
боярин?
— Что бог велит, то
и будет. Но теперь,
боярин, дело идет не о том: по какой дороге нам ехать? Вот их две: направо в лес, налево из лесу… Да кстати, вон едет мужичок с хворостом. Эй, слушай-ка, дядя! По которой дороге выедем мы в отчину
боярина Кручины-Шалонского?
Мы должны заметить нашим читателям, что гордый
боярин Кручина славился своей роскошью
и что его давно уже упрекали в подражании иноземцам
и в явном презрении к простым обычаям предков; а посему описание его дома не может дать верного понятия об образе жизни тогдашних русских
бояр.
Проезжая двором, Юрий заметил большие приготовления: слуги бегали взад
и вперед; в приспешной пылал яркий огонь; несколько поваров суетилось вокруг убитого быка; все доказывало, что
боярин Кручина ожидает к себе гостей.
Те из челядинцев, с которыми встречался Юрий, подъезжая к крыльцу, смотрели на него с удивлением: измятый
и поношенный охабень, коим с ног до головы он был окутан, некрасивая одежда Алексея — одним словом, ничто не оправдывало дерзости незнакомого гостя, который, вопреки обычаю простолюдинов, не сошел с лошади у ворот
и въехал верхом на двор гордого
боярина.
Обшитый богатыми галунами кафтан
и дорогая сабля подействовали сильнее на этих невежд, чем благородный вид Юрия: они вскочили проворно с своих лавок,
и тот, который сделал первый вопрос, поклонясь вежливо, сказал, что
боярин еще не вставал,
и если гостю угодно подождать, то он просит его в другую комнату.
Поздравив Юрия с приездом
и объявив себя одним из знакомцев
боярина, он спросил: какую надобность имеет приезжий до хозяина?
— Что ты! какой он изменник! Когда город взяли, все изменники
и бунтовщики заперлись в соборе, под которым был пороховой погреб, подожгли сами себя
и все сгибли до единого. Туда им
и дорога!.. Но не погневайся, я пойду
и доложу о тебе
боярину.
— Сын
боярина Милославского величает польского королевича царем русским… зовет Гонсевского своим другом… диковинка! Так поэтому
и твой отец за ум хватился?
Юрий заметил, что
боярин, читая письмо, становился час от часу пасмурнее: досада
и нетерпение изображались на лице его.
Он, дескать, сын
боярина московского, который славился своею ненавистью к полякам, так пример его может вразумить этих малоумных: когда-де сын Димитрия Милославского целовал крест королевичу польскому, так уж, видно, так
и быть должно.
— Да, да, — прервал
боярин, — мирвольте этим бунтовщикам! уговаривайте их! Дождетесь того, что все низовые города к ним пристанут,
и тогда попытайтесь их унять. Нет, господа москвичи! не словом ласковым усмиряют непокорных, а мечом
и огнем. Гонсевский прислал сюда пана Тишкевича с региментом; но этим их не запугаешь. Если б он меня послушался
и отправил поболее войска, то давным бы давно не осталось в Нижнем бревна на бревне, камня на камне!
— Не весело,
боярин, правой рукой отсекать себе левую; не радостно русскому восставать противу русского. Мало ли
и так пролито крови христианской! Не одна тысяча православных легла под Москвою!
И не противны ли господу богу молитвы тех, коих руки облиты кровию братьев?
Боярин Кручина поглядел пристально на Юрия
и с насмешливой улыбкою спросил его: на котором году желает он сделаться схимником?
и ради чего вместо четок прицепил саблю к своему поясу?
— Да не думаешь ли ты, сердобольный посланник Гонсевского, — продолжал
боярин, — что нижегородцы будут к тебе так же милосерды
и побоятся умертвить тебя как предателя
и слугу короля польского?
— Полегче, молодец, полегче! За всех не ручайся. Ты еще молоденек, не тебе учить стариков; мы знаем лучше вашего, что пригоднее для земли русской. Сегодня ты отдохнешь, Юрий Дмитрич, а завтра чем свет отправишься в дорогу: я дам тебе грамоту к приятелю моему,
боярину Истоме-Туренину. Он живет в Нижнем,
и я прошу тебя во всем советоваться с этим испытанным в делах
и прозорливым мужем. Пускай на первый случай нижегородцы присягнут хотя Владиславу; а там… что бог даст! От сына до отца недалеко…