Неточные совпадения
— Я не могу
идти далее, —
сказал наконец тот из путешественников, который, по-видимому, был господином. Он бросил повода своей лошади и в совершенном изнеможении упал на землю
— Нет, —
сказал он, — мы не для того целовали крест польскому королевичу, чтоб иноплеменные, как стая коршунов, делили по себе и рвали на части святую Русь! Да у кого бы из православных поднялась рука и язык повернулся присягнуть иноверцу, если б он не обещал сохранить землю Русскую в прежней ее
славе и могуществе?
— Хорошо,
пошли за ним: пусть посмотрит Настеньку. Да
скажи ему: если он ей пособит, то просил бы у меня чего хочет; но если ей сделается хуже, то, даром что он колдун, не отворожится… запорю батогами!.. Ну, ступай, — продолжал боярин, вставая. — Через час, а может быть, и прежде, я приду к вам и взгляну сам на больную.
— Небойсь найдутся, —
сказал Кирша. —
Пошлите кого-нибудь разрыть снег на задах, подле самой часовни.
—
Слава тебе господи! —
сказала она, осмотрев все куски. — Целехонек!.. Побегу к Власьевне и обрадую ее; а то мы не знали, как и доложить об этом боярину.
— А позволь спросить твою милость, имени и отчества не знаю, —
сказал приказчик запорожцу, — откуда изволишь
идти и куда?
— Ох вы, девушки, девушки! Все-то вы на одну стать! Не он, так
слава богу! А если б он, так и нарядов бы у нас недостало! Нет, матушка, сегодня будет какой-то пан Тишкевич; а от жениха твоего, пана Гонсевского, прислан из Москвы гонец. Уж не сюда ли он сбирается, чтоб обвенчаться с тобою? Нечего
сказать: пора бы честным пирком да за свадебку… Что ты, что ты, родная? Христос с тобой! Что с тобой сделалось? На тебе вовсе лица нет!
— Ну, батюшка, тебе честь и
слава! —
сказала Власьевна запорожцу. — На роду моем такого дива не видывала! С одного разу как рукой снял!.. Теперь смело просил у боярина чего хочешь.
— Вот то-то и есть! — подхватил Лесута. — При блаженной памяти царе Феодоре Иоанновиче были головы, а нынче… Да что тут говорить!.. Когда я служил при светлом лице его, в сане стряпчего с ключом, то однажды его царское величество,
идя от заутрени, изволил мне
сказать…
— И ведомо так, —
сказал Лесута. — Когда я был стряпчим с ключом, то однажды блаженной памяти царь Феодор Иоаннович,
идя к обедне, изволил
сказать мне: «Ты, Лесута, малый добрый, знаешь свою стряпню, а в чужие дела не мешаешься». В другое время, как он изволил отслушать часы и я стал ему докладывать, что любимую его шапку попортила моль…
— А что ты думаешь! И то
сказать: одним меньше, одним больше — куда ни
шло! Вот о спожинках стану говеть, так за один прием все выскажу на исповеди; а там, может статься…
— Ах ты, родимый! —
сказал приказчик, обнимая запорожца. — Чем мне отслужить тебе? Послушай-ка: если я к трем боярским корабленикам прибавлю своих два… три… — ну, куда ни
шло!.. четыре алтына…
— Глянь-ка, боярин, —
сказал Алексей, — вон там, у пристани, никак, человек
идет по реке… так и есть! Ах, батюшки светы! кого это нелегкая понесла! Смотри, смотри!.. ну… поминай как звали!
— Послушай, молодец! —
сказал Юрий. — Я не хочу, чтоб ты
шел для меня на верную смерть. Как можно теперь переходить Волгу!
— Ну, ребята! —
сказал старик. — Не правду ли я говорил?.. Что нынче за народ: ни силы, ни проворства. Смотрите! как ключ ко дну
пошел.
— Бог весть! —
сказал старик, покачивая головою. — Вишь, какой торопыга! словно по полю бежит! Смотри, вплавь
пошел!.. Дело!.. дело!.. Лихо, молодец!.. Знатно!.. Вот это по-нашенски!
В небольшой передней комнате встретился Юрию опрятно одетый слуга, и когда Милославский
сказал ему свое имя, то, попросив его пообождать, он
пошел тотчас с докладом к боярину.
— Видно, ты
пошел по батюшке, Юрий Дмитрич!.. уж, верно, недаром к нам пожаловал! Правду
сказать, здесь только православные и остались; кабы не Нижний Новгород, то вовсе бы земля русская осиротела!.. Помоги вам господь!
— Теперь я вижу, о чем
идет дело, —
сказал он. — Ты прислан от пана Гонсевского миротворцем. Ведь ты целовал крест королевичу Владиславу?
После сытного ужина, за которым хозяин не слишком изнурял свое греховное тело, Юрий, простясь с боярином,
пошел в отведенный ему покой. Алексей
сказал ему, что Кирша ушел со двора и еще не возвращался. Милославский уже ложился спать, как вдруг запорожец вошел в комнату.
— Одевайся, Юрий Дмитрич, —
сказал Истома-Туренин, войдя в их покой. —
Пойдем посмотреть, что там еще этот глупый народ затевает?
Мне
сказали на площади, что ты
пошел вниз, под гору, я за тобой следом; гляжу: сидишь смирнехонько подле какого-то старичка; вдруг как будто б тебя чем обожгло, как вскочишь да ударишься бежать!
Юрий при помощи Алексея приподнялся на ноги и только что хотел
идти, как вдруг позади его кто-то
сказал...
— Ложь противна господу, бояре! —
сказал спокойно Юрий. — И вот почему должно говорить правду даже и тогда, когда дело
идет о врагах наших.
— Я не ошибаюсь, —
сказал он наконец, — это отчина боярина Шалонского…
Слава богу, она останется у меня в стороне… —
Сказав эти слова, прохожий сел под кустом и, вынув из котомки ломоть черного хлеба, принялся завтракать.
— Ах, жалость какая! —
сказал Кирша, когда Алексей кончил свой рассказ. — Уж если ему было на роду писано не дожить до седых волос, так пусть бы он умер со
славою на ратном поле: на людях и смерть красна, а то, подумаешь, умереть одному, под ножом разбойника!.. Я справлялся о вас в дому боярина Туренина; да он сам мне
сказал, что вы давным-давно уехали в Москву.
— Здорово, красная девица! —
сказал он, приподняв вежливо свою шапку. — Откуда
идешь?
Кирша повел их по тропинке, которая
шла к селению. Желая продлить время, он беспрестанно останавливался и
шел весьма медленно, отвечая на угрозы и понуждения своих провожатых, что должен удостовериться по разным приметам, туда ли он их ведет. Поравнявшись с часовнею, он остановился, окинул быстрым взором все окружности и удостоверился, что его казаки не прибыли еще на сборное место. Помолчав несколько времени, он
сказал, что не может исполнить своего обещания до тех пор, пока не развяжут ему рук.
— Ну, ребята! —
сказал запорожец, — дело
идет к концу: стойте крепко!.. Малыш, сюда!..
— Хорошо, —
сказал Кирша, сняв их со стены, — возьмите каждый по свече и показывайте, куда
идти… Да боже вас сохрани сделать тревогу!.. Ребята! под руки их! ножи к горлу… вот так… ступай!
— Тимофей Федорович, —
сказал Кирша, — потрудись
идти вперед; а ты, боярин, — продолжал он, обращаясь к Туренину, — ступай-ка подле меня; неравно у вас есть какая-нибудь лазейка, и если он от нас ускользнет, то хоть ваша милость не вывернется.
— Отдохни, боярин, —
сказал запорожец, вынимая из сумы флягу с вином и кусок пирога, — да на-ка хлебни и закуси чем бог
послал. Теперь надо будет тебе покрепче сидеть на коне: сейчас
пойдет дорога болотом, и нам придется ехать поодиночке, так поддерживать тебя будет некому.
Сказав сии слова, оба боярина, в которых читатели, вероятно, узнали уже Лесуту-Храпунова и Замятню-Опалева, слезли с коней и
пошли в избу. Краснощекий толстяк спустился также с своей лошади, и когда подошел к воротам, то Кирша, заступя ему дорогу,
сказал, улыбаясь...
—
Слава тебе господи! — вскричал Алексей. — Насилу ты за ум хватился, боярин! Ну, отлегло от сердца! Знаешь ли что, Юрий Дмитрич? Теперь я
скажу всю правду: я не отстал бы от тебя, что б со мной на том свете ни было, если б ты
пошел служить не только полякам, но даже татарам; а как бы знал да ведал, что у меня было на совести? Каждый день я клал по двадцати земных поклонов, чтоб господь простил мое прегрешение и наставил тебя на путь истинный.
— Скорей, Юрий Дмитрич, скорей! —
сказал священник,
идя к нему навстречу. — Становись подле твоей невесты!
Так! с юности твоей преданный лукавству и нечестию, упитанный неповинной кровию, ты
шел путем беззакония, дела твои вопиют на небеса; но хуже ли ты разбойника, который, умирая,
сказал: «Помяни мя, господи! егда приидеши во царствии твоем!» И едва слова сии излетели из уст убийцы — и уже имя его было начертано на небеси!