Неточные совпадения
Отец решил как-то, что мне и младшему брату пора исповедываться, и взял нас с собой в церковь. Мы отстояли вечерню. В церкви
было почти пусто, и по ней ходил тот осторожный, робкий, благоговейный шорох, который бывает среди немногих молящихся. Из темной кучки исповедников выделялась какая-нибудь
фигура, становилась на колени, священник накрывал голову исповедующегося и сам внимательно наклонялся… Начинался тихий, важный, проникновенный шопот.
Фигура Уляницкого в этот утренний час бывала, действительно, очень непрезентабельна: халат
был замызганный и рваный, туфли стоптаны, белье грязно, а усы растрепаны.
Было это давно; с тех пор и самого владельца провезли по той же песчаной дороге; «
фигура» обветрела, почернела, потрескалась, покрылась вся разноцветными лишаями и вообще приобрела вид почтенной дремлющей старости…
Весь наш двор и кухня
были, конечно, полны рассказами об этом замечательном событии. Свидетелем и очевидцем его
был один только будочник, живший у самой «
фигуры». Он видел, как с неба слетела огненная змея и села прямо на «
фигуру», которая вспыхнула вся до последней дощечки. Потом раздался страшный треск, змея перепорхнула на старый пень, а «
фигура» медленно склонилась в зелень кустов…
В тот год у нас служил кучер Петро, человек уже старый, ходивший в бараньем кожухе лето и зиму. Лицо у него
было морщинистое, а тонкие губы под небольшими усами сохраняли выражение какой-то необъяснимой горечи. Он
был необыкновенно молчалив, никогда не принимал участия в толках в пересудах дворни и не выпускал изо рта глиняной «люльки», в которой помешивал иногда горящий табак прямо заскорузлым мизинцем. Мне кажется, что именно он первый сказал, глядя на сломанную «
фигуру...
С этих пор эта фраза на некоторое время становится фоном моих тогдашних впечатлений, отчасти, может
быть, потому, что за гибелью «
фигуры» последовало и другое однородное происшествие.
Эта глупая сказка смешалась с падением «
фигуры», с марой и вообще попала в настроение ожидания: «Щось буде!» Что именно
будет, — неизвестно…
Как бы то ни
было, наряду с деревней, темной и враждебной, откуда ждали какой-то неведомой грозы, в моем воображении существовала уже и другая. А
фигура вымышленного Фомки стала мне прямо дорогой и близкой.
В связи с описанной сценой мне вспоминается вечер, когда я сидел на нашем крыльце, глядел на небо и «думал без слов» обо всем происходящем… Мыслей словами, обобщений, ясных выводов не
было… «Щось буде» развертывалось в душе вереницей образов… Разбитая «
фигура»… мужики Коляновской, мужики Дешерта… его бессильное бешенство… спокойная уверенность отца. Все это в конце концов по странной логике образов слилось в одно сильное ощущение, до того определенное и ясное, что и до сих пор еще оно стоит в моей памяти.
Впереди
были еще видны
фигуры убегавших, и бешеный француз в свою очередь ринулся через площадку…
Под конец моего пребывания в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать экзамен. Я
был в третьем классе гимназии, когда однажды, в начале учебного года, в узком коридоре я наткнулся вдруг на
фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже в синем учительском мундире. Я шел с другим мальчиком, поступившим в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись к старому знакомому.
И вдруг сзади меня, немного вправо, раздался резкий, пронзительный свист, от которого я инстинктивно присел к земле. Впереди и влево раздался ответный свист, и я сразу сообразил, что это два человека идут навстречу друг другу приблизительно к тому месту, где должен
был проходить и я. В темноте уже как будто мелькала неясная
фигура и слышались тяжелые шаги. Я быстро наклонился к земле и заполз в овражек…
— Ка — кой красивый, — сказала моя сестренка. И нам с братом он тоже очень понравился. Но мать, увидев его, отчего-то вдруг испугалась и торопливо пошла в кабинет… Когда отец вышел в гостиную, красивый офицер стоял у картины, на которой довольно грубо масляными красками
была изображена
фигура бородатого поляка, в красном кунтуше, с саблей на боку и гетманской булавой в руке.
Случилось это следующим образом. Один из наших молодых учителей, поляк пан Высоцкий, поступил в университет или уехал за границу. На его место
был приглашен новый, по фамилии, если память мне не изменяет, Буткевич. Это
был молодой человек небольшого роста, с очень живыми движениями и ласково — веселыми, черными глазами. Вся его
фигура отличалась многими непривычными для нас особенностями.
В большом шумном классе все
было чуждо, но особенное, смущение вызвала во мне знакомая
фигура некоего старого гимназиста Шумовича.
Крыштанович уверенным шагом повел меня мимо прежней нашей квартиры. Мы прошли мимо старой «
фигуры» на шоссе и пошли прямо. В какой-то маленькой лавочке Крыштанович купил две булки и кусок колбасы. Уверенность, с какой он делал эту покупку и расплачивался за нее серебряными деньгами, тоже импонировала мне: у меня только раз в жизни
было пятнадцать копеек, и когда я шел с ними по улице, то мне казалось, что все знают об этой огромной сумме и кто-нибудь непременно затевает меня ограбить…
И
было в этой дремотной
фигуре что-то символическое, — точно прообраз мирного жития провинциального городишка…
И все
было так родственно с пустырями, с дремотною
фигурой инвалида у шлагбаума, с пустыми окнами старого замка…
Было еще несколько скромных обывательских
фигур, серьезно предававшихся «преферансу» и нимало не склонных ни к политике, ни к оппозиции.
Как ни различны эти
фигуры, они встают в моей памяти, объединенные общей чертой: верой в свое дело. Догматы
были различны: Собкевич, вероятно, отрицал и физику наравне с грамматикой перед красотой человеческого глаза. Овсянкин
был одинаково равнодушен к красоте человеческих форм, как и к красоте точного познания, а физик готов
был, наверное, поспорить и с Овсянкиным о шестодневии. Содержание веры
было различно, психология одна.
Было в этой сухой
фигуре что-то зловещее и трагическое.
Оригинальные
фигуры, со своим собственным содержанием,
были не ко двору в казенном строе, требовавшем догматического единства.
Это
была тоже характерная, почти символическая
фигура. Огромный, грузный, в широком мундире и широчайших брюках, — это
был какой-то чиновничий массив, с лицом, точно вырубленным из дуба и обрамленным двумя седоватыми чиновничьими бакенбардами. Голос у него
был тоже огромный, грузный, и на всех этих количественных преимуществах покоился его педагогический авторитет.
Уже с раннего зимнего утра, когда в сыроватых сумерках сонно жмурились и расплывались огоньки, из длинного двухэтажного здания появлялась колченогая
фигура и, оглянувшись по сторонам, ныряла в сумрак. Дитяткевич
был неутомимый охотник…
Во всяком случае обе
фигуры «неверующих» подействовали на мое воображение.
Фигура капитана
была занимательна и красочна,
фигура будущего медика — суха и неприятна. Оба не верят. Один потому, что смотрел в трубу, другой потому, что режет лягушек и трупы… Обе причины казались мне недостаточными.
Фигура священника Крюковского
была по — своему характерная и интересная. Однажды, уже в высших классах, один из моих товарищей, Володкевич, добрый малый, любивший иногда поговорить о высоких материях, сказал мне с глубокомысленным видом...
Наконец в коридоре слышатся тяжелые шаги. «Егоров, Егоров…» В классе водворяется тишина, и мы с недоумением смотрим друг на друга… Что же теперь
будет?.. Толстая
фигура с журналом подмышкой появляется на пороге и в изумлении отшатывается… Через минуту является встревоженный надзиратель, окидывает взглядом стены и стремглав убегает… В класс вдвигается огромная
фигура инспектора… А в перемену эпидемия перекидывается в младшие классы…
В этом старце, давно пережившем свое время,
было что-то детски тихое, трогательно — печальное. Нельзя сказать того же о других представителях nobilitatis harnolusiensis, хотя и среди них попадались
фигуры в своем роде довольно яркие.
Капитан
был человек вспыльчивый, но очень добродушный и умевший брать многое в жизни со стороны юмора. Кроме того, это
было, кажется, незадолго до освобождения крестьян. Чувствовалась потребность единения… Капитан не только не начал дела, простив «маленькую случайность», но впоследствии ни одно семейное событие в его доме, когда из трубы неслись разные вкусные запахи, не обходилось без присутствия живописной
фигуры Лохмановича…
Наружность у Антония (так звали ябедника)
была необыкновенно сладостная. Круглая
фигура, большой живот, маленькая лысая голова, сизый нос и добродушные глаза, светившиеся любовью к ближним. Когда он сидел в кресле, сложив пухлые руки на животе, вращая большими пальцами, и с тихой улыбкой глядел на собеседника, — его можно
было бы принять за олицетворение спокойной совести. В действительности это
был опасный хищник.
Была еще во дворе капитана характерная
фигура, работник Карл, или, как его называли на польский лад, — Кароль.
Нужно сказать, что некрасивая
фигура парубка не возбуждала идеи о «благородном происхождении». Может
быть он
был посеян розой, но по странной игре природы вырос чертополохом. Только немногие черты выделяли его из остальной дворни: между прочим, он
был страстный музыкант.
И вдруг мой взгляд упал на
фигуру мадонны, стоявшей на своей колонне высоко в воздухе. Это
была местная святыня, одинаково для католиков и православных. По вечерам будочник, лицо официальное, вставлял в фонарь огарок свечи и поднимал его на блок. Огонек звездочкой висел в темном небе, и над ним красиво, таинственно, неясно рисовалась раскрашенная
фигура.
Теперь толпы не
было, и
фигура гимназиста на коленях выделялась яснее. На меня обратили внимание евреи — факторы, прохожие, чиновники, шедшие в казначейство… Вдали на деревянных тротуарах мелькали синие гимназические мундиры. Мне хотелось, чтобы меня не заметили…
Обаяние
фигуры Батманова
было так велико, что я как-то совершенно не обратил внимания на это сатирическое заключение.
Я почувствовал, без объяснений Авдиева, в чем дело… и прямая
фигура Долгоногова стала мне теперь неприятной. Однажды при встрече с ним на деревянных мостках я уступил ему дорогу, но поклонился запоздало и небрежно. Он повернулся, но, увидя, что я все-таки поклонился, тотчас же проследовал дальше своей твердой размеренной походкой. Он не
был мелочен и не обращал внимания на оттенки.
В это время взгляд мой случайно упал на
фигуру Балмашевского. Он подошел в самом начале разговора и теперь, стоя у стола, перелистывал журнал. На его тонких губах играла легкая улыбка. Глаза
были, как всегда, занавешены тяжелыми припухшими веками, но я ясно прочел в выражении его лица сочувственную поддержку и одобрение. Степан Яковлевич спустил тон и сказал...
Однажды бубенчики прогремели в необычное время. Таратайка промелькнула мимо наших ворот так быстро, что я не разглядел издали
фигуры сидевших, но по знакомому сладкому замиранию сердца
был убежден, что это проехала она. Вскоре тележка вернулась пустая. Это значило, что сестры остались где-нибудь на вечере и
будут возвращаться обратно часов в десять.
Вдруг вблизи послышалось легкое шуршание. Я оглянулся и увидел в двух шагах, за щелеватым палисадом, пеструю
фигуру девочки — подростка, немного старше меня. В широкую щель глядели на меня два черных глаза. Это
была еврейка, которую звали Итой; но она
была более известна всем в городе, как «Басина внучка».
Неточные совпадения
Прыщ
был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею
фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он
был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него
была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем его движении.
Действительно, это
был он. Среди рдеющего кругом хвороста темная, полудикая
фигура его казалась просветлевшею. Людям виделся не тот нечистоплотный, блуждающий мутными глазами Архипушко, каким его обыкновенно видали, не Архипушко, преданный предсмертным корчам и, подобно всякому другому смертному, бессильно борющийся против неизбежной гибели, а словно какой-то энтузиаст, изнемогающий под бременем переполнившего его восторга.
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав в серой шляпе и сером пальто знакомую
фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и всегда рада ему
была, но теперь особенно рада
была, что он видит ее во всей ее славе. Никто лучше Левина не мог понять ее величия.
— Ну полно, Саша, не сердись! — сказал он ей, робко и нежно улыбаясь. — Ты
была виновата. Я
был виноват. Я всё устрою. — И, помирившись с женой, он надел оливковое с бархатным воротничком пальто и шляпу и пошел в студию. Удавшаяся
фигура уже
была забыта им. Теперь его радовало и волновало посещение его студии этими важными Русскими, приехавшими в коляске.
Он извинился и пошел
было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее — не потому, что она
была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны
были во всей ее
фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо его,
было что-то особенно ласковое и нежное.